Альва Бесси - Антиамериканцы

Направляясь по коридору к своей квартире, он заметил около двери незнакомого субъекта. Мужчина шагнул ему навстречу и представился:

— Тим Галлард из «Джорнэл». («Легок на помине!»).

— Дело еще не закончилось, я ничего не могу сказать о нем, — поспешно предупредил Лэнг. Галлард улыбнулся:

— А я и не собираюсь говорить о деле.

— Да? — удивился Лэнг и открыл ключом дверь. — Заходите, но прошу учесть, что у меня совершенно нет свободного времени.

Они прошли в кабинет, и Лэнг предложил Галларду вина. Поблагодарив, корреспондент взял наполненную рюмку и окинул комнату восхищенным взглядом.

— А здорово вы тут устроились! — проговорил он, опускаясь в мягкое кресло.

— Чем могу служить, дружище? — осведомился Лэнг.

— В первый день процесса я встретил в зале заседаний миссис Лэнг, — начал Галлард, неторопливо потягивая вино. — Она бывает там ежедневно.

— Ну и что же?

— Она сообщила мне, что вы разошлись.

Прежде чем ответить, Лэнг отхлебнул большой глоток коньяку.

— Она сказала вам правду.

— Нет ли какой-нибудь связи между вашим разводом и делом Блау? — спросил Галлард и высоко поднял рюмку, делая вид, что любуется цветом вина.

— Вы обращаетесь не по адресу, — ответил Лэнг.

— Да ну? Выходит, я должен обратиться с этим вопросом к миссис Лэнг?

— Я хочу сказать, — улыбнулся Лэнг, — что вы ставите не на ту лошадку. Вам не удастся сделать из этого сенсации.

— Прошу прощения… Признаться, я даже рад, что не удастся, — сквозь смех отозвался Галлард. — Вообще-то говоря, я надеялся что-нибудь выжать из этого.

— Но почему именно из этого?

— В наши дни всякое бывает. Люди расходятся и по политическим соображениям, причем гораздо чаще, чем можно было бы предположить. Недели две назад наша газета опубликовала заметку об одном человеке, который во время бракоразводного процесса потребовал, чтобы детей отдали на воспитание ему, а не жене, поскольку, как он утверждал, его жена — красная. И, представьте, добился своего, хотя жена доказала, что он отъявленный негодяй, что он истязал ее, имел трех любовниц, пьянствовал.

Рассказывая Лэнгу эту историю, Галлард старался угадать, кто из них двоих — Лэнг или его жена — говорит неправду. Она утверждает, что ей вовсе не безразлично, что будет с Блау; он выступает с показаниями против него — стало быть, ему не только не безразлично, что случится с Блау, но он даже заинтересован в том, чтобы с ним что-нибудь случилось. Итак, они разошлись. Когда же?

— С вашего разрешения, могу я задать еще один вопрос? — спросил Галлард. Лэнг утвердительно кивнул головой. — Когда вы разошлись с миссис Лэнг?

Лэнг рассмеялся.

— Поймите же, вы ничего не сможете выжать из этого, дружище, — ответил он. — Это случилось в феврале, а назревало уже давно. Вы же знаете, как это бывает.

— Пожалуйста, поймите меня правильно. Я вовсе не собираюсь вмешиваться в ваши личные дела.

— Ничего, ничего, — проворчал Зэв — Я ведь и сам когда-то работал в газете.

Галлард допил свою рюмку и поднялся.

— Почему вы говорите «когда-то»? Вы и сейчас — один из лучших журналистов. («Если даже они разошлись в феврале, — думал он, — то все равно я не ошибаюсь. Ведь в феврале Лэнг мог уже знать, что ему предстоит давать показания на суде»).

— Спасибо за комплимент, — проговорил Лэнг.

— Пусть для вас не будет неожиданностью, если моя газета обратится к вам с просьбой написать для нее серию статей.

— Не хочу иметь никаких дел с херстовской газетой.

Не обижайтесь, коллега, ведь я и сам когда-то был херстовцем.

Галлард рассмеялся:

— Такова жизнь, как ответила одна проститутка, когда некий праведник, воспылавший желанием вернуть ее на стезю добродетели, спросил, что заставило ее пасть так низко.

Они обменялись рукопожатием, и корреспондент ушел, размышляя о том, что он все-таки сумеет состряпать небольшую, но премиленькую статейку. Никаких вступлений и рассуждений — одни факты, только то, что рассказал этот человек. Он говорит «нет», она говорит «да». Кто же прав? Может, удастся кое-что разузнать у бывшей женушки Лэнга?

Оставшись один, Лэнг приналег на коньяк, с удивлением спрашивая себя, почему до сих пор нет Пегги (было уже около шести часов). Затем он подумал, что на повторном допросе Биллингсу удалось в значительной мере сгладить неприятное впечатление от всей этой истории с дневником, придав ей патриотическую окраску. А вообще-то этот еврей-адвокат прав. Как это он сказал? Ах да: «Патриотизм — последняя ставка подлеца»…