Альва Бесси - Антиамериканцы

— Разрешите спросить, миссис Лэнг, что вас интересует в этом процессе?

Энн окинула Галларда ледяным взглядом, но сразу же сообразила, что, пожалуй, так не следует вести себя. Она понимала, что, если скажет правду, газета все равно не напечатает ее ответ (если только его нельзя будет использовать во вред Бену). И все же она решила ответить, несмотря на то что Сью предостерегающе толкнула ее в бок.

— Я давно знакома с мистером Блау, — проговорила она, — и, естественно, интересуюсь его судьбой.

— Другими словами, вы на его стороне?

— Ведь он невиновен! — неожиданно воскликнула Сью, и репортер мигом повернулся к ней.

— Разрешите узнать ваше имя?

— Кэтрин Хэйбёрн [122] Известная американская киноактриса. — Прим. ред. , - ответила Сью, заморгав глазами и широко раздувая ноздри. — Убирайтесь-ка отсюда подальше вместе со своей газетой!

Галлард посмотрел на женщин, попытался изобразить на лице нечто вроде улыбки и бросился к телефону. Энн взглянула на Сью.

— Кажется, я допустила какой-то промах?

— Вам не следовало разговаривать с ним. Этот тип — херстовский эксперт по вопросам коммунизма. Я пыталась предупредить вас.

— Да?! А я не поняла.

— Этот фрукт делает вид, что обо всех все знает. Он сам когда-то был коммунистом. Он даже работал в «Дейли уоркер».

— Почему же он переметнулся на другую сторону?

— Из-за денег.

Энн снова посмотрела на сидевшую рядом девушку.

— Бен страшно влюблен в вас, Сью, ведь правда? — спросила она.

— Разве? — улыбнулась Сью. — Тут дело еще хуже: я сама по уши влюблена в этого парня.

— Так почему же вы не вместе?

— Из-за меня. Я никак не могу решить, что мне нужно.

Судебный пристав постучал по столу, вошел судья, и все присутствующие встали. Айнхорну, с белыми как снег волосами, было уже далеко за пятьдесят. Он знал, что у него типичная внешность судьи, о какой только может мечтать кинорежиссер, подбирающий актеров для очередного фильма.

Покончив с обычными формальностями, Айнхорн подозвал прокурора и защитника и заявил:

— Я рассмотрел оба ходатайства мистера Табачника и отклонил его просьбу о прекращении дела. Рассмотрев юридический вопрос, поднятый защитником, я пришел к заключению, что его аргументы не основательны. (Табачник резервировал за собой право выступить по поводу этого решения судьи.)

Судья вскинул очки на тонко очерченный нос и взглянул на лежавший перед ним документ.

— Теперь относительно ходатайства о представлении в суд письменных показаний Фрэнсиса Лэнга, данных им ранее. Обычно я удовлетворяю такие просьбы, несмотря на возражения прокурора. Но на этот раз, ознакомившись с показаниями мистера Лэнга, представления которых требует защитник, я должен согласиться с мнением прокурора, считающего, что в интересах национальной безопасности их не следует оглашать.

Мы живем в опасное время. Мистер Лэнг по своему положению иностранного корреспондента имел доступ к секретной информации, находящейся в распоряжении как иностранных правительств, так и нашего собственного. Мистер Лэнг дал показания по вопросам, имеющим отношение к национальной безопасности. Я отклоняю ходатайство, и если обе стороны готовы, то мы можем приступить к подбору присяжных.

Избрание присяжных заняло девять судебных заседаний — вплоть до 11 июня. С самого начала было ясно, что Биллингс постарается подобрать нужных ему людей. Табачник вынужден был то и дело выступать с заявлениями об отводе.

Можно ли, спрашивал себя Сэм, в июне 1948 года найти в Нью-Йорке присяжных, которые относились бы беспристрастно к коммунистам и к коммунизму вообще, которые с чистым сердцем поклялись бы, что будут руководствоваться только фактами и что на их суждения совершенно не повлияют политические убеждения обвиняемого.

В конце концов в число присяжных вошли страховой агент, две домашние хозяйки — жена заведующего гаражом и жена владельца автомобильного агентства, негр-гробовщик, бывший банковский служащий, владелец обувного магазина, женщина — специалист по рекламе, служащий американской федерации труда, две престарелые вдовы, живущие на доходы от ренты, преподаватель химии в средней школе и женщина-бухгалтер.

В следующий понедельник Биллингс сделал вступительное заявление. Теперь он вел себя совершенно не так, как во время предварительного разбирательства. Правда, он не повышал голоса, но это не мешало ему быть резким, язвительным и непреклонным. Когда он излагал пункты обвинения, которые правительство было намерено доказать, его глаза метали молнии. А когда он произносил слова «коммунист» и «коммунизм», в его голосе звучало предостережение. Он как будто хотел сказать, что в данном случае суд имеет дело с чем-то непристойным и низким.