Альва Бесси - Антиамериканцы

— А я надеюсь, что удастся, — сухо улыбнулся Сэм.

— Почему? Мне нечего скрывать.

— Ты рассуждаешь, как ребенок. Я не говорил, что ты должен что-то скрывать; но ты не отдаешь себе отчета в риске, которому подвергаешь себя.

Бен хотел прервать его, но Сэм сердито продолжал:

— Нет, ты выслушай меня! По нашим законам от обвиняемого по уголовному делу нельзя требовать никаких показаний на суде. Это предусмотрено пятой поправкой к конституции. Не ты должен доказывать свою невиновность, а государственное обвинение обязано доказать твою вину. Перед тем как присяжные удалятся для вынесения приговора, судья должен напомнить им, что нежелание обвиняемого давать показания не может рассматриваться как доказательство его вины или невиновности.

— Ну, знаешь! — воскликнул Бен. — Ты лучше, чем кто-либо другой, понимаешь, чьи интересы защищает наш суд, а говоришь так, словно веришь, что в таком политическом деле, как мое, суд может принять справедливое решение.

— Бен, я действительно хорошо знаю наши суды и понимаю, чьи интересы они защищают. Но нам приходится считаться с существующим положением. Мы живем не в социалистическом обществе, а в капиталистическом. Тебя утянула в свои колеса машина закона. У нас только один выход из положения: придерживаться обычных правил игры и надеяться на счастливый случай. Возможно, мы добьемся справедливого решения. Знаешь, так ведь иногда бывает. Тебе нужны примеры?

— Нет. Мне известно решение по делу Шнейдермана. Но тогда было другое время.

— Есть и другие примеры. И не думай, что я не буду драться за тебя. Необходимые политические выводы я сделаю, не беспокойся.

Бен фыркнул.

— Не думаю, что «Комитет защиты Бена Блау» превратится в массовое движение, как не произошло этого и с «Комитетами защиты Барского» и других. Я связан с «Дейли уоркер» — газета начинает большую кампанию.

— Мало ли что может случиться, Бен. Кстати, я не стану уж очень удерживать тебя от дачи показаний. Кто знает, может, в твоем деле так и нужно поступить. Я сам еще должен как следует подумать, потому что пока не решил, что лучше и что хуже. Но об одном хочу твердо тебя предупредить: помни, какому риску ты подвергнешь себя, если будешь давать показания.

— Рисковый Блау — вот кто я! — усмехнулся Бен. — Я ежедневно подвергался риску и в Испании, и во второй мировой войне, где был ранен пулеметной очередью в ноги. Но как вообще избежать риска?

— Никак. Но ты, старый солдат, должен знать, что подставлять себя под огонь без всякой необходимости — бессмысленно.

— У нас в Испании была песня «Старые солдаты не умирают — они исчезают».

— А мы пели ее в 1917 году, — сказал Сэм. — Наверное, что-нибудь в этом роде пели и римские легионеры в Галлии.

— Ну, я ухожу, — заявил Бен. — Опаздываю на свидание.

— Я знаю эту несчастную девушку?

— Конечно. Сью Менкен.

— Смотри, не обижай ее. Она душа комитета твоей защиты.

— Как бы она не обидела меня, — отозвался Бен.

В тот вечер, когда Лэнг ночным поездом уехал в Вашингтон, Бен и Эллен зашли в театр «Бутс». Старый швейцар направил их к заведующему сценой, и тот сообщил, что мистера Лэнга нет, он уехал из города и когда вернется — неизвестно.

Удивленный, Бен позвонил Лэнгу по телефону, но ему никто не ответил. Возможно, заболела Энн или случилось еще что-нибудь. Вскоре они забыли об этом случае, и Бен не видел Лэнга еще несколько недель.

Премьера пьесы «Лучше умереть» состоялась в Филадельфии на следующий день после вторжения нацистов в Польшу и поэтому чуть не провалилась: публика ничем не интересовалась, кроме войны. За день до премьеры, первого сентября, вышла в свет книга Блау «Волонтер армии свободы», но в связи с началом войны раскупалась она плохо.

По почте Бен получил десять билетов на 13 сентября с нацарапанной рукой Лэнга запиской: «Возьми с собой на спектакль нескольких ветеранов». Бен пригласил Буша и других членов исполнительного комитета, и в среду вечером все они, а также Эллен заняли места в партере. То, что они увидели на сцене, привело их в ужас. И они были рады, что в этот вечер не встретились с Зэвом.

Из театра ветераны отправились в кафе «Чайлдс» и просидели до часу ночи, ожесточенно ругая пьесу. Газеты уже писали о ней в самых восторженных тонах, и, если бы Лэнг не прислал ветеранам билеты, они не смогли бы попасть на спектакль еще несколько месяцев. Написанная им драма из военной жизни как нельзя лучше отвечала запросам бродвейской публики. Проникнутая пессимизмом, тоской по родине, она воскрешала самые грустные воспоминания об Испании, ничего не требуя от зрителей, кроме смеха и слез.