Шарлотта Бронте - Учитель

Меня уже звали, он велел мне идти, потом удержал, порывисто обнял и прошептал: «Зачем нас разлучают, Джейн? Неужели под моей опекой ты была несчастна? Разве я в чем-то допустил оплошность? Разве кто-нибудь другой сможет любить мое сокровище так же истинно и глубоко? Господи, храни мою воспитанницу! Оберегай ее от житейских бурь, окружи ее незримой защитой!.. Ну вот, опять зовут. Ступай, Джейн, покинь свой единственный настоящий приют, а если не вынесешь лжи, отвращения и гнета, спеши опять ко мне!»

Я читал, машинально делая карандашом пометки на полях, но думал совсем о другом: о том, что сейчас «Джейн» рядом со мной, уже не дитя, а девятнадцатилетняя девушка, которая могла бы стать моей; о том, к чему я стремился всем сердцем; что надо мной уже не висит дамоклов меч нищеты; что зависть и ревность далеки от места нашей тихой встречи; что манерам учителя вовсе незачем быть ледяными; я уже чувствовал, как стремительно тает этот лед; ни к чему оказались строгие взгляды и хмурые морщины на лбу – теперь можно дать волю внутреннему пламени, чтобы искать, требовать, вызывать ответный пыл. Мне подумалось, что трава никогда не пила Ермонской росы [111]свежее, благодатнее, чем мои чувства, которые упивались блаженством этого часа.

Френсис забеспокоилась и встала, прошла мимо меня, чтобы разворошить угли в очаге, хотя в этом не было никакой необходимости, переставила несколько вещиц на каминной полке; складки ее платья шуршали в ярде от меня, она стояла возле очага, прямая, изящная и тонкая.

Одними порывами мы в силах управлять, другие управляют нами, так как накидываются, точно тигр в прыжке, и мы не успеваем опомниться, как оказываемся у них в подчинении. Но подобные порывы далеко не всегда бывают дурными; чаще всего Рассудок быстро и невозмутимо признает разумность поступка, продиктованного Чутьем, и считает оправданным свое бездействие, пока совершался этот поступок. Я точно знаю, что не рассуждал, не строил планов и не имел намерений, но еще минуту назад я один сидел у стола, а уже в следующую я резким и решительным движением усадил к себе на колени Френсис и упрямо удерживал ее.

– Месье! – воскликнула Френсис и замерла, больше у нее не вырвалось ни слова. Первые несколько мгновений она была невероятно смущена, но изумление вскоре рассеялось, не сменившись ни страхом, ни яростью: в конце концов, почти так же близко от меня ей уже случалось находиться, она привыкла уважать меня и доверять мне; стыдливость могла бы побудить ее к сопротивлению, но чувство собственного достоинства не позволило совершать бесполезные усилия.

– Френсис, как вы ко мне относитесь? – настойчиво спросил я.

Ответа не последовало: в слишком новой и неожиданной ситуации ей было нечего сказать. Поэтому я, несмотря на все нетерпение, несколько минут принуждал себя мириться с ее молчанием, потом повторил вопрос – признаться, далеко не самым спокойным тоном.

Френсис взглянула на меня; несомненно, мое лицо не было маской сдержанности, а глаза – озерами безмятежности.

– Говорите же, – велел я, и очень тихий, быстрый и при этом лукавый голос произнес:

– Monsieur, vous me faites mal; de grâce lâchez un peu ma main droite [112].

Только тут я заметил, что безжалостно сжимаю ее руку; я выполнил просьбу и в третий раз спросил уже мягче:

– Френсис, как вы ко мне относитесь?

– Очень хорошо, учитель, – послушно ответила она по-французски.

– Настолько, что готовы стать моей женой? Или назвать меня своим мужем?

Я почувствовал, что ее сердце забилось сильнее, увидел, как «пурпурный свет любви» проступает на щеках, висках и шее, хотел заглянуть в глаза, но не смог: их прикрывали веки и ресницы.

– Monsieur, – наконец прозвучал нежный голос. – Monsieur désire savoir si je consens – si – enfin, si je veux me marier avec lui?

– Justement.

– Monsieur sera-t-il aussi bon mari qu’il a été bon matre? [113]

– Постараюсь, Френсис.

После паузы голос зазвучал вновь, чуть изменившись, но эта перемена порадовала меня и сопровождалась «sourire à la fois fin et timide» [114]:

– C’est-à-dire, monsieur sera toujours un peu enêкtè, exigeant, volontaire? [115]

– Неужели я был таким, Френсис?

– Mais oui; vous le savez bien [116].

– А еще кем был?

– Mais oui; vous avez été mon meilleur ami [117].

– А кем мне были вы, Френсис?

– Votre dévouеe élêve, qui vous aime de tout son coeur [118].

– Согласна ли моя ученица пройти со мной по жизни? Теперь говорите по-английски, Френсис.

Ей понадобилось несколько минут на раздумья, а когда неторопливый ответ наконец прозвучал, он был таков:

– С вами я всегда была счастлива, мне нравится слушать вас, видеть вас и быть рядом; я убеждена, что вы замечательный, в высшей степени достойный человек; я знаю, как вы строги к праздным и беспечным, но вместе с тем добры – очень добры к внимательным и усердным, даже если им недостает сообразительности. Учитель, я буду рада находиться с вами всегда. – Она сделала такое движение, словно хотела придвинуться ко мне, но удержалась и с жаром добавила: – Учитель, я согласна пройти с вами всю жизнь!