Александр Дюма - ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ. IV том

— Убейте, убейте, убейте собаку!

Но те его не слышали, а если бы и слышали, то не смогли бы прийти на помощь, потому что сами вынуждены были защищаться.

И все же один человек, о котором все уже забыли, попытался ему помочь. Тайфер, чуть не захлебнувшийся в чане и почти бездыханным положенный своими товарищами на землю под навес, придя в себя и услышав шум битвы, ползком добрался до места схватки и уже хотел ударить храброго Ланса ножом, но тут Робин заметил его, схватил за плечи, бросил навзничь, отнял у него кинжал, прижал коленом к полу и держал так, пока Гилберт и Аллан не связали ему руки и ноги.

Эта попытка Тайфера помочь главарю только ускорила его гибель: Ланс, как любая собака, у которой хотят отнять кость, впал в дикую ярость, его страшные клыки еще глубже вонзились в горло жертвы, разодрав сонную артерию и яремные вены, и злодей стал истекать кровью.

Злоумышленники увидели, что случилось с их главарем, но продолжали сопротивляться, хотя и недолго, к тому же старый Линкольн преградил им путь к отступлению, закрыв дверь и заложив засовы, и разбойники оказались в мышеловке.

— Пощады! — закричал один из них, оглушенный и измученный ударами кизиловой палки монаха.

— Нет тебе пощады! — крикнул в ответ монах. — Хотели, чтобы вас приласкали, так получайте!

— Пощады, Бога ради!

— Не будет никому из вас пощады!

И кизиловая палка беспрестанно опускалась, поднимаясь лишь затем, чтобы снова опуститься.

— Пощады, пощады! — наконец закричали все разбойники вместе.

— Сначала бросьте копья!

Они бросили копья на землю.

— Теперь на колени! Разбойники опустились на колени.

— Прекрасно! Осталось только вытереть палку.

«Вытереть палку» для веселого монаха значило хорошенько пройтись ею последний раз по спинам злодеев. Потом он скрестил на груди руки, и, опершись на палку, застыл в позе Геркулеса-победителя [39].

— Ну а теперь пусть вашу судьбу решает хозяин дома, — сказал он.

Гилберт Хэд волен был над жизнью и смертью этих негодяев; согласно нравам и обычаям того времени, когда каждый сам вершил правосудие, лесник мог предать их смерти, но он терпеть не мог проливать кровь, кроме как в случае законной самозащиты, а потому принял другое решение.

Шестерых раненых подняли, привели кое-как в чувство, стянули им за спиной руки и привязали к одной веревке, как галерных рабов. Потом Линкольн с помощью молодого монаха отвел их за несколько миль от дома в самую чащу леса и оставил там размышлять над своей судьбой.

Тайфера среди них не было. В ту минуту, когда Линкольн хотел привязать его к общей цепи, он неожиданно сказал:

— Гилберт Хэд, прикажи перенести меня на постель. Я должен тебе кое-что сказать перед смертью, Гилберт Хэд.

— Ну нет, неблагодарная ты собака; тебя скорее следовало бы повесить на первом попавшемся суку.

— Смилуйся, выслушай меня!

— Нет, ты пойдешь с другими.

— Выслушай меня, мне надо тебе рассказать нечто очень важное.

Гилберт хотел опять ответить отказом, но тут ему показалось, что губы Тайфера произнесли имя, пробудившее в нем множество горьких воспоминаний.

— Энни, он произнес имя Энни! — прошептал Гилберт, тотчас же склоняясь над раненым.

— Да, я произнес имя Энни, — слабым голосом прошептал умирающий.

— Ну так говори скорее, что ты о ней знаешь.

— Не здесь — наверху, когда мы останемся одни.

— Мы и так одни.

Гилберт и в самом деле так думал, потому что Робин и Аллан пошли рыть могилу неподалеку от дома, чтобы похоронить умершего, а Маргарет и Марианна еще не вышли из своего убежища.

— Нет, мы не одни, — сказал Тайфер, показывая на старого монаха, молившегося над трупом разбойника.

И, схватив Гилберта за руку, Тайфер попытался приподняться с земли, но тот поспешно оттолкнул его со словами:

— Не касайся меня, негодяй!

Несчастный упал на спину, но Гилберт, невольно поддавшийся чувству жалости, осторожно поднял его: одно имя Энни умерило его гнев.

— Гилберт, — заговорил снова Тайфер, и голос его становился все слабее и слабее, — я сделал тебе много зла, но я попытаюсь его искупить.

— А я не прошу тебя его искупить, я просто слушаю, что ты скажешь.

— Ах, Гилберт, умилосердись, не дай мне умереть… я задыхаюсь… верни меня к жизни, хоть ненадолго, я тебе все расскажу там, наверху!

Гилберт хотел было выйти и позвать Робина и Аллана, чтобы они помогли ему перенести умирающего на постель, но тот подумал, что лесник решил его оставить одного, сделал усилие, приподнялся и воскликнул: