Александр Дюма - ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ. IV том

— … а ты, Линкольн, встанешь с другой стороны двери, напротив святого отца, и ваши палки поработают вместе; только сначала отодвинь в сторону стол и скамьи, чтобы поле битвы было свободно. Погасим светильники, и от пылающего очага света хватит. Ну а вы, славные мои собачки, — добавил лесник, гладя бульдогов, — и ты, Ланс, дорогой мой, вы ведь знаете, кого надо кусать и за какое место. Приготовьтесь! Отец Элдред сейчас молится за нас, а скоро ему придется молиться за покалеченных и убитых!

Отец Элдред и в самом деле стоял на коленях в углу спиной к остальным и горячо молился.

Пока участники этой сцены готовились отразить нападение, осаждавшие, которым надоело напрасно колотить в дверь, решили прибегнуть к другому средству, и хижина лесника оказалась в большой опасности. Но, к счастью, Робин был бдителен и все видел со своего наблюдательного поста.

— Отец! — негромко окликнул он Гилберта с верхней площадки лестницы. — Отец, эти негодяи складывают перед дверью дрова и собираются их поджечь; нападающих всего семеро, не считая раненого, а тот, видно, полумертв.

— Клянусь мессой! — воскликнул Гилберт. — Надо не дать им времени разжечь хворост; дрова у меня сухие, и дом займется в мгновение ока, как костер в ночь на святого Иоанна [35]. Живо отворяйте, отец-бенедиктинец, отворяйте! И всем приготовиться!

Отступив в сторону, монах протянул руку, поднял железную перекладину, отодвинул засовы, и через приоткрывшуюся дверь в комнату повалился хворост.

— Ура! — закричал главарь разбойников, первым просунув в щель голову. — Ура!

Но не успел он сделать и шага, как в горло ему вцепился Ланс, а палки Линкольна и монаха обрушились на его затылок, и он рухнул у порога.

Та же участь постигла и следующего за ним бандита.

С третьим удалось разделаться точно так же, но четверо оставшихся сумели вступить в борьбу, и они не были остановлены, как их предшественники, собаками, все еще не выпускавшими своих жертв; завязалась настоящая драка; Гилберт и Робин, заняв позиции, безусловно могли бы ее быстро прекратить и добиться победы, расстреляв противника стрелами из своих колчанов, потому что нападавшие, были вооружены только копьями; но Гилберт не хотел кровопролития и предпочел предоставить монаху-бенедиктинцу и Линкольну обстоятельно поколотить палками подручных барона Фиц-Олвина, а потому и он и Аллан Клер только отражали удары копий.

До сих пор кровь пролилась лишь от укусов собак, но тут Робину стало стыдно, что он бездействует, к тому же ему захотелось показать свое умение; поскольку Линкольн научил его владеть палкой не хуже, чем Гилберт — луком, он схватил древко алебарды, и его мулине присоединилось к устрашающим ударам его товарищей [36].

Не успел Робин подойти к дерущимся, как один из разбойников, огромный, как Геркулес [37], свирепо и насмешливо ухмыляясь, отступил на шаг перед Линкольном и монахом, обернулся к юноше и сделал выпад. Но Робин не потерял хладнокровия и, отразив удар копья, который мог бы проткнуть его насквозь, ответил на него прямым горизонтальным ударом в грудь, заставившим бандита отлететь к стене и сползти по ней.

— Браво, Робин! — закричал Линкольн.

— Тысяча смертей! — бормотал разбойник, отплевываясь сгустками крови; казалось, он был близок к смерти, но внезапно встал, выпрямился, притворно шатаясь, и вдруг, словно обезумев от ярости, кинулся на Робина с копьем наперевес.

Вот тут бы Робину и пришел конец, потому что вне себя от радости он забыл прикрыться палкой и копье мгновенно пронзило бы его, если бы старый Линкольн, внимательно следивший за всем происходящим, не уложил убийцу ударом палки по голове.

— Ну вот и четверо! — со смехом воскликнул он.

И правда, четверо бандитов уже валялись на полу; на ногах остались только трое, да и те скорее расположены были убежать, чем продолжать драку, потому что монах-бенедиктинец не переставал наносить им удар за ударом своей огромной кизиловой палкой.

До чего же он был великолепен, этот святой отец: капюшон его был откинут, рукава засучены до локтя, подол подоткнут выше колен, а на лице пылал румянец праведного гнева!

Сам архангел Гавриил, сражающийся с дьяволом, не был более грозен [38]!

Пока герой-монах, рядом с которым находился восхищенный Линкольн, продолжал битву, Гилберте помощью Робина и Аллана надежно связал руки и ноги тем из побежденных, кто еще подавал признаки жизни. Двое запросили пощады, третий был мертв, главарь, на котором Ланс так и висел, вцепившись ему в горло, страшно хрипел и время от времени вопил, обращаясь к своим товарищам: