Валентина Немова - Любить всю жизнь лишь одного

— То и другое можно развить, — продолжал он доказывать свое.

— Где ты раньше был с этими дельными предложениями? — грустно улыбнулась я. — Уже поздно начинать заниматься музыкой. Да и не до того.

— В таком случае, — подвел он итог нашей беседы, — будешь в хоре петь вторым голосом. Прислушивайся к тому, как поют другие, и вторь.

Я так и стала делать. Получалось неплохо. Между прочим, хор наш, если я где-то задерживалась, без меня не начинал петь.

Я была бы, наверное, просто счастлива, если бы довелось мне с детства заниматься музыкой. Мне всегда нравилось петь, особенно в дошкольном возрасте. Пойдем, бывало вдвоем с мамой в баню, под вечер. Народу, кроме нас, никого. В пустом просторном помещении с высоким потолком голос мой звучит очень громко. Мне нравится не только петь, но и слушать самое себя. Мама не велит мне замолчать. И я горланю вовсю.

Пою ли в хоре, изо всех сил стараясь не "наврать", не испортить песню, учу ли уроки, отвечаю ли у доски, лишь о нем думаю. Я просто с ума сходила, представляя себе, как страдает этот необыкновенный юноша. Он понимал, что в личной жизни счастливым не будет никогда. Были в нашем классе девочки ростом с него. Но ему нравились высокие. В одну из одноклассниц он был влюблен. Она в него как будто тоже. Но что толку! Пока учились в школе, встречались. Окончили — и расстались…

О том, что со мной происходило, никто не знал, конечно. Даже Тоня. И в дневнике, опасаясь, как бы он не попал в чужие руки и не выдал мой секрет, ничего я не писала о своих терзаниях. Вернее, писала, что мучаюсь, но не поясняла из-за чего. Как я старалась подавить в себе это непрошеное чувство. Ругала себя за то, что такая непостоянная, хваталась за остатки симпатии к Лешке, но все безрезультатно. О том, что надо учить уроки, вспоминала очень редко. Половину года ходила, как в воду опущенная.

Мой любимый учитель, наблюдая за мной, просто поражался происшедшей во мне перемене. Какая я была, когда училась в женской школе, исполнительная, всегда готовая отвечать, и какая стала — невнимательная, инертная, не проявляющая никакого интереса к учебе. Однажды он даже маму мою вызвал для беседы. Он помнил, наверное, что раньше я боялась, как бы родителям на меня учителя не пожаловались. Не хотела их расстраивать. А теперь мне это стало вдруг совершенно безразлично.

Только общественная работа — забота не о себе, а о других, продолжала поддерживать меня. Правда, от половины нагрузки, поскольку я училась в выпускном классе, меня освободили. Я осталась членом учкома и комитета комсомола, а председателем учкома, по моей рекомендации (нашла же кого рекомендовать!) был избран Алексей Крылатов.

Теперь об Учителе. Он тоже сильно переменился с тех пор, как я распрощалась с ним, уходя из женской школы. Стал пить, чего раньше я за ним не замечала. Часто приходил на уроки под хмелем. И тогда, вместо того, чтобы преподавать свой предмет, занимался, от звонка до звонка, "антивоспитательной" работой, если можно так выразиться, что, само собой разумеется, настраивало против него весь класс. И меня в том числе, конечно. Можно даже сказать: в первую очередь. Я просто сгорала от стыда за него в таких случаях. Я же так его хвалила сначала, превозносила до небес. И оказалось: обнадежила ребят.

В нашей школе учителей-мужчин в то время было очень мало. И все они, кроме Петра Николаевича и Андрея Александровича, грешили тем же, но явившись на работу полупьяными, старались это скрыть. А этот как будто с цепи срывался. Им овладевала страсть командовать, усмирять, доказывать, что он всех выше и никого не боится. Меня, правда, в таких случаях он никогда не задевал, прощал мне даже то, что я его одергиваю, пытаюсь усмирить. Наверное, понимал: что бы я ему ни говорила, когда он распоясывается, в душе я отношусь к нему с любовью, уважением. И с жалостью…

Конечно, не с самого начала учебного года повел себя Коротаев неподобающим образом у нас на уроках. Но тенденция была такова: катиться вниз. И он катился. И вот до чего дошел.

— Странички из дневника

24 февраля 1951 г.

— Урок литературы в 10 классе

Классная комната. За партами ученики: за первыми — девочки, за последними — мальчишки. Много свободных мест.

Перед первым рядом стол учителя. Входит учитель с журналом под мышкой. Учитель молча махнул рукой. Ученики молча садятся.

Учитель, показывая на пустые места:

— А народ-то где?

Голос из дальнего угла:

— Они еще придут…

Не раскрывая журнал, учитель кладет его на стол и, подбоченясь гордо, идет между рядами, заглядывая в тетради, разложенные на партах. У второй парты среднего ряда останавливается.