У двери коридора Антонина Павловна повернулась к Лео:
– Не беспокойтесь об этой предстоящей зиме, Лео. С моими связями… Коко, конечно, знает самых высоких… я даже побоюсь шепотом произнести те имена, которые он знает, и… конечно, Коко как пластилин в моих руках. Вы должны познакомиться с ним, Лео. Мы можем много сделать для вас. Я уж позабочусь, чтобы такой восхитительный молодой человек, как вы, не пропал в этом советском болоте.
– Спасибо вам, Тоня. Я ценю ваше предложение. Но, надеюсь, я еще не совсем пропал – пока что.
– Какую именно должность он занимает? – вдруг спросила Кира.
– Коко? Он – заместитель управляющего Пищетреста – это официально, – Антонина Павловна таинственно подмигнула ей с усмешкой, понизив голос, а затем, взмахнув рукой с бриллиантами, вспыхнувшими искрами в свете электрической лампочки, она протянула:
– Au revoir, mes amis. Скоро увидимся.
Закрыв дверь на цепочку, Кира выдохнула:
– Лео, я удивлена!
– Чем же?
– Тем, что ты знаком с такой отвратительной…
– Я не позволяю себе критиковать твоих друзей.
Они прошли через комнату Мариши. Та сидела в углу, у окна, подняв от книги голову, и удивленно глядела на Лео, испуганная тоном его голоса. Они прошли в свою комнату, и Лео хлопнул за собой дверью.
– Ты могла бы хотя бы быть вежливой, – заявил он.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты могла бы сказать хоть пару слов – хотя бы парочку в час.
– Она же пришла не для того, чтобы меня слушать.
– Я не приглашал ее. И она – не моя подруга. Но не надо было устраивать трагедии из этого.
– Лео, но где ты это нашел?
– Это грелось в том же санатории, и у этого были иностранные книги, которые приносят истинное наслаждение после того, как четыре дня почитаешь советский бред. Вот как мы познакомились. Что тут плохого?
– Но, Лео, разве ты не видишь, чего ей нужно?
– Конечно, вижу. А ты что, на самом деле думаешь, что она это получит?
– Лео!
– Ну, тогда почему я не могу говорить с ней? Она – безвредная дура, которая пытается что-то строить из себя. И у нее действительно есть связи.
– Но общаться с таким человеком…
– Она ничем не хуже, чем то красное быдло, с которым все время приходится общаться. И по крайней мере она – не красная.
– Ну как знаешь.
– Ох, да брось ты, Кира. Она больше не придет сюда.
Он вдруг тепло улыбнулся ей, его глаза были веселыми, словно ничего не случилось, и она сдалась, положив ему на плечи свои руки и прошептав:
– Лео, разве ты не понимаешь? Такие люди никогда не должны смотреть на тебя.
Он засмеялся, похлопывая ее по щеке:
– Пусть смотрит. Меня от этого не убудет.
* * *
Лео сказал ей:
– Напиши своему дяде в Будапешт немедленно. Поблагодари его и скажи, чтобы он больше не посылал нам денег. Со мной все в порядке. Мы сами будем теперь зарабатывать. Я записал всю сумму денег, которые ты мне посылала. А ты записывала все свои расходы, как я тебя просил? Мы должны начать выплачивать ему деньги – если он достаточно терпелив, ибо один черт знает, сколько времени это займет.
Она прошептала: «Да, Лео», не глядя на него.
Он однажды заметил на ней золотые наручные часы и нахмурился:
– Откуда это взялось?
Она ответила тогда:
– Это подарок. От… Андрея Таганова.
– О, неужели? Так ты принимаешь от него подарки?
– Лео! – крикнула она на него дерзко, но затем стала оправдываться: – Почему бы и нет, Лео? У меня был день рождения, и я не могла обидеть его.
Он презрительно пожал плечами:
– Ох, да мне все равно. Это твое собственное дело. Что касается меня, то я бы не чувствовал себя нормально, если бы носил что-то, купленное на деньги ГПУ.
Она спрятала зажигалку, шелковые чулки и духи. Она сказала Лео, что красное платье заказала к его возвращению. Но, к его удивлению, она не любила надевать его.
Она проводила бо́льшую часть времени в Зимнем дворце, говоря зевающим экскурсантам:
– Долг каждого сознательного гражданина – знать историю нашего революционного движения, чтобы быть бдительным, просвещенным борцом за дело мировой революции, которая является нашей высшей целью.
По вечерам она пыталась уговорить Лео: «Мне сегодня нужно уйти. Я обещала Ирине…» или: «Я действительно должна идти сегодня. На собрание экскурсоводов». Но он заставлял ее остаться дома.
Она временами смотрелась в зеркало и дивилась своим глазам, о которых люди говорили ей, что они такие чистые и честные.
Она никуда не выходила по вечерам. Она не могла оторваться от него. Она не могла насмотреться на него, она сидела молча, свернувшись в кресле, и наблюдала за тем, как он ходит по комнате. Она смотрела на очертания его тела, когда он стоял у окна, отвернувшись от нее. Он стоял, уперев руки в бока, его тело слегка клонилось вперед, и из-под его темной, потрепанной рубашки виднелись напряженные мышцы его загорелой шеи, эти мышцы волновали ее, словно были каким-то предвестьем, обещанием его лица, которого она не видела. Тогда она вставала, неуверенно подходила к нему и проводила рукой по твердым сухожилиям его шеи, не говоря ни слова, не поцеловав его.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу