Адольфо Касарес - Герой женщин

Задумавшись, он миновал рощу и оказался в открытом поле, а потом — на берегу озера и только тут с неудовольствием заметил, что не взял с собой винчестер. «Если я столкнусь с ягуаром, мне останется лишь скрестить руки и ждать, пока он уйдет. Впрочем, — укорил он себя, — теперь пришел мой черед играть в то, что ягуар существует». Озеро было большое, по берегам рос густой камыш, повсюду виднелись птицы. Он долго стоял, глядя на воду или просто в никуда, — отрешенный, недовольный, печальный.

По возвращении его ожидал сюрприз. Дом внутри стал совсем иным. Молодые люди отмыли стены и пол, вырвали сорняки, завесили щели цветными пончо.

— Это столовая, — сказала Лаура. — Идем, я покажу тебе спальни.

— Здесь наша спальня, — сказал Верона.

— Тебе нравится?

— Очень, так бы и остался здесь навсегда.

— Посмотрим мою комнату, — позвал Лартиге.

На столе возле кровати Верона увидел знаменитую тетрадь марки «выпускник», в которой молодой человек записывал сны. Она сразу бросалась в глаза.

Лаура послала их за дровами. Когда они вернулись, Лаура попросила их еще немного прогуляться.

— Не сердитесь, но когда женщина занята стряпней, мужчина лишний, — объяснила она.

Думая не столько о том, куда идти, сколько о том, как бы не попасть в лужи, они забрались в заросли тростника, в самое низкое место.

— Скажите мне правду, — попросил инженер. — Для вас ягуар существует или не существует?

— Мы затем сюда и приехали, чтобы выяснить это, потому не надо торопиться. Пока же предположим, что он существует. Из чистой предосторожности, верно? Чтобы он не застал нас врасплох.

Они медленно продвигались вперед, отводя тростник руками.

— В таких местах, — заметил инженер, — ягуар может притаиться где угодно. Притаиться и подстерегать нас.

— Вот я и говорю. И хуже всего, что мы не взяли собаку.

— Если ягуар прячется неподалеку, собака обнаружила бы его...

— Куда раньше нас, — закончил дон Николас.

Инженер нервно рассмеялся:

— Мы обнаружим его, когда он вцепится нам в горло.

— Вот именно. Кроме того, собака — большое подспорье в сражении с хищником. Но не забывайте, что нас могут ждать и другие опасности, помимо ягуара.

— Вы уже говорили, что в доме — кто знает — укрывается какой-нибудь бродяга.

— Но я не сказал, что есть и другая опасность: мы можем нечаянно ранить друг друга.

— С какой стати?

— Так бывало не раз. Представьте, что вы идете направо, а я налево. Вдруг я вижу: в кустах что-то шевелится. Прицеливаюсь и стреляю. А это не ягуар; это вы. Такие случаи происходили и будут происходить. Чтобы избежать этого, я позволю себе напомнить очень важное правило: когда мы выходим порознь, ружья оставляем дома. Договорились?

— Как вам угодно.

— Вы не очень-то согласны со мной. Никто не верит в несчастье, пока оно не стряслось.

— Ничего не случится, дон Николас.

— Однако мы договорились, что ни вы, ни я не берем ружей, если выходим поодиночке?

— Договорились, дон Николас. Но вот сейчас мы вышли вдвоем, а ружей при нас нет.

— Поверьте, это большая неосторожность.

Они устали, проголодались, но терпели. Потом Лаура щедро вознаградила их: ужин начался с наваристого и ароматного супа, затем последовала курица, вызвавшая массу похвал, а венцом трапезы стал замечательный молочный крем. Прекрасная еда в сопровождении добрых вин отнюдь не нагнала на них дремоту, а, наоборот, еще больше расположила друг к другу, и завязался оживленный разговор.

Инженер и Лаура в один голос стали просить Верону рассказать им о Бруно. Дон Николас утверждал, что то был несдержанный и эгоистичный человек.

— Он был крут даже со своими братьями, — говорил Верона. — Никогда не проявлялась в нем привязанность к людям одной с ним крови, столь естественная у большинства смертных. Я бы обрисовал его как человека старого времени, ярого противника перемен и прогресса. Точно живой, он стоит у меня перед глазами: я словно вижу его волосы, блестящие и даже чуть жирноватые — он употреблял брильянтин с запахом фиалок, и это было очень заметно, особенно при взгляде на волнистую прядь, падавшую на лоб; его длинные усы, которые, как говорили злые языки, он каждое утро нафабривал и подравнивал. Его отличало некое броское щегольство, и он первый — чтобы не сказать единственный — начал носить вышитые жилеты.

— Но ведь трусом его не назовешь? — спросила Лаура.

— К этому я и веду: кое-кто, побуждаемый справедливым возмущением, хотел было поставить его на место, но в смятении убеждался, что он не только хитер и низок, но еще и храбр и, пожалуй, решительнее, чем его противники, ибо не останавливался ни перед чем.