Мэгги О'Фаррелл - Там, где тебя ждут

Слабый, почти подсознательный внутренний голос еще продолжал ворчать, когда она легла на каталку, и медсестра снабдила ее сопроводительной картой, и тогда тот слабый голос начал молить, начал кричать. Другая Николь закрыла ежедневник и настороженно прислушалась.

– По-моему, я передумала, – умудрилась пролепетать Николь медсестре.

– Не волнуйтесь, дорогуша, – ответила та, похлопав по карте, – все будет хорошо.

Машинально повернув голову, Николь заметила мужчину – анестезиолога или хирурга? – он стоял около изголовья и возился с чем-то в подвесной сумке.

– Я передумала, – сказала она, пытаясь подняться.

– Считайте в обратную сторону от десяти, – произнес он.

Из углов палаты, из-под всех шкафов и столов, из всех потайных мест выползала темнота.

Найл, Донегол, 2013

Несмотря на усталость, несмотря на жажду, Найл упорно продолжал шагать, почти механически переставляя ноги. Неровная и крутая дорога, дождь лил как из ведра, но он обязан двигаться вперед. Он зашел слишком далеко, по многим причинам, с этой шальной эскападой, чтобы повернуть назад. Поэтому сейчас в его распоряжении нет никакого иного выбора.

Он немного помедлил, прислушавшись к своим учащенным и шумным вдохам и выдохам, сверился с нарисованной от руки картой местности, хотя и не нуждался в этом. Он обладал фотографической памятью на такие картинки, усиленной способностью переводить плоские изображения в трехмерные.

Над ним раскинулись ветви тиса, которые, видимо, запасали дождевую воду в заостренных, словно покрытых воском узких листьях. Он позволил себе осознать легкий зуд на шее, запястьях и левой лодыжке: осознал желание почесать их, отчаянное желание; глубоко вздохнув, Найл попытался подавить это чувство, отстраниться от него. Просто для большей безопасности вчера перед выходом он перебинтовал – плотно – руки и ноги.

В детстве десятиминутная прогулка из школы до дома постепенно затягивалась до двадцати минут, потом до получаса и даже до сорока минут. Его мать заметила такие задержки, только когда он опоздал на целый час.

– Почему? – хотелось ей узнать.

«Почему?» – спрашивал отец. «Почему?» – вторила бабушка.

Может, он заигрался по дороге с приятелями? Может, заходил к кому-то в гости? Уже в том шестилетнем возрасте Найла серьезно озадачило то, что никто из родителей не задал этих вопросов. В их версиях, что характерно, начисто отсутствовали другие дети.

Время прогулки продолжало постепенно увеличиваться до часа, и так же постепенно до полутора часов. После этого отец ждал его возле школьных ворот:

– Покажи мне, каким путем ты идешь домой.

Найл показал, и они прибыли домой за десять минут.

Он не рассказывал отцу о владевшем им страхе, страхе того, что, когда он придет к дому, откроет дверь и переступит через порог, его дом изменится до неузнаваемости. Исчезнет ковер в коридоре, тот самый с геометрическими фигурами, которые так легко складывались в десятичные группы; исчезнет вешалка, и зеркало со скошенными краями, и желтое блюдо, куда родители бросают ключи от машины, лишние монеты, всю мелочь, скопившуюся в карманах. Внутренний голос упорно твердил ему изо дня в день, что, пока он сидит в школе, его родители могут уехать или исчезнуть, или их могут увезти насильно, а в их доме поселится совершенно чужая семья. Он зайдет на кухню, а там у стола будет стоять совершенно другая женщина с незнакомым лицом, незнакомым голосом. «Привет, – скажет она, – и кто же ты такой?»

Найл аккуратно убрал карту в карман, смахнул перебинтованной рукой капли дождя со щек и продолжил подъем. Согласно карте впереди ждал поворот. И он сам ждал – с надеждой – появления зримого подтверждения близости места его назначения.

Эта мысль напомнила ему о том, что исцеление от той специфической детской тревоги произошло не из-за встреч с отцом после школы и не из-за кексов, размораживаемых матерью ко времени его возвращения домой, – а только благодаря Фебе.

Найл резко остановился. У него появилось ощущение, что земля может разъехаться у него под ногами, провалиться из-за происков какой-то подземной эрозии. Зуд на шее, на левой лодыжке вспыхнул с новым обжигающим ожесточением, словно испортился какой-то внутренний термостат. Он глубоко вздохнул пару раз. Ударил лодыжкой по другой ноге, похлопал по шее тыльной стороной ладони.

Может ли он думать об этом? Он вдруг осознал, что постоянно проверяет себя. С маленькой Фебой все в порядке, понял он, запретная зона начиналась примерно с ее девяти лет.