Рубаи Хайям - Сказание об Омаре Хайяме

Молодой человек показывал руки, которые обожжены, на которых словно бы следы уколов и укусов. И следы ожогов. На самом деле не уколы и не укусы, а от горячего воздуха, песка и мелких камней. А когда кончается буря, будто наступает рассвет: черная пелена медленно опускается на землю, сквозь нее все явственнее проглядывает солнце, и наконец оно снова начинает жечь все живое, и вскоре земля как раскаленная сковородка.

-- Надо все это испытать самому, чтобы лучше понять, что есть жизнь и что есть смерть, -- говорил молодой человек. -- Я первый раз отправился в такое далекое путешествие. И то с отцом, который не хотел брать меня с собою, говоря: "Зачем тебе подвергать себя опасности? Поживи в городе, пока не окрепнешь вполне и не сделаешься подлинным мужем". А мне хотелось! Мне не терпелось увидеть великого поэта, послушать его стихи.

Али спросил:

-- И ты проделал такой путь только ради этого?

-- Да! -- пылко ответил молодой человек.

-- Чтобы выслушать два три стишка?

-- Нет. Чтобы поговорить с его превосходительством Омаром Хайямом.

Али мрачно поправил:

-- Здесь нет его превосходительства. Здесь работает хаким, который выше его превосходительства. Ты меня понял ?

-- Пусть будет по твоему. Однако я должен видеть его!

Этот молодой человек из далекого Балха был настойчив свыше всякой меры. В его глазах, воспаленных на солнце и ветру, изъеденных пылью пустыни, обрамленных выцветшими ресницами, горел неукротимый огонь, И Али понял, что отделаться от него невозможно. Этот из тех, о ком говорят: "Выгони в дверь -- влезет в окно". Несмотря на длительное путешествие, молодой человек был одет чисто, даже можно сказать, изысканно. Его каба свиде- [К-002] тельствовала о достатке, а чувяки были расшиты серебром.

-- Твой отец погонщик? -- недоверчиво спросил Али.

-- Погонщик двадцати верблюдов, -- ответил молодой человек гордо. -- Мой отец не очень беден и не очень богат. Все, что имеет, отдает своим детям.

-- А много вас?

-- Четверо, -- последовал ответ. -- И все четверо -- мужчины.

Али почему то обрадовался:

-- О, храни вас аллах! Твой отец будет счастлив, если все его [А-017] сыновья столь же настойчивы, как ты!

Он велел подождать во дворе, а сам направился к хакиму.

Омар Хайям сидел один на ковре. Перед ним стояла тарелка с жареными фисташками: их хорошо грызть, когда приходится думать. Думаешь и грызешь, думаешь и грызешь.

-- О многоуважаемый хаким, -- сказал Али, входя в комнату, и покорно приложил правую руку к сердцу.

Хаким посмотрел в его сторону, но мысли его были далеко. Зная это, Али еще раз обратился к Омару Хайяму, пытаясь привлечь к себе его внимание.

-- Слушаю, слушаю, -- произнес хаким.

Али подумал, что эти слова обращены не к нему, а к кому то другому. Он сказал:

-- Тебя хочет видеть некий поэт из Балха...

-- Что? Али повторил.

-- Поэт? -- недоверчиво спросил хаким.

-- Да, поэт.

-- Так отошли его, Али, в караваи сарай. Он, верно, перепутал обсерваторию со странноприимным домом.

И взял пригоршню фисташек.

-- Нет, -- сказал Али.

Хаким удивился.

-- Что нет? Разве я не ясно выразился?

-- О многоуважаемый хаким, да пребудут с тобою все радости земли...

-- Я не люблю витиеватую речь, -- заметил хаким.

-- Что?

-- Речь, говорю, не люблю витиеватую! Изъясняйся по человечески. Ведь ты же не муфтий! " [М-013]

Али перешел на скороговорку:

-- Этот молодой человек пришел из Балха.

-- Много шляется народу по свету, -- проговорил хаким.

-- Он шел с одной целью...

-- С какой же?

-- Только с одной. Повидать тебя, о хаким!

-- Зачем?

-- Я же сказал -- он поэт.

-- Уж лучше бы ты привел немудрящего звездочета. Зачем нам поэт? Особенно мне?

Али твердо стоял на своем. Казалось, настойчивость поэта из Балха перешла к нему.

Али сказал:

-- Он шел по опаленной солнцем земле, на зубах его песок пустыни, и в глазах его пыль пустыни. Один из погонщиков -- отец этого поэта. Отец ничего не жалеет для сына. Он одел и обул его так, чтобы не оскорбить твоих глаз...

-- Мои глаза ко всему привыкли, Али.

-- Он пил вонючую воду и ел гнилую пищу. Гиены пустыни чуть не сожрали его...

-- Это преувеличение, Али.

-- Он шел к тебе, и смерть витала над ним...

-- А другие, которые шли вместе с караваном, разве бессмертны? И очень глупо рисковать жизнью ради стихов, без которых вполне можно прожить.

-- Однако, хаким, ты же не можешь без них!

-- Без стихов?

-- Да! -- дерзко воскликнул Али.

Омар Хайям перемешивал указательным пальцем фисташки. Долго он это делал. Долго и молча.