Чарльз Мартин - Моя любовь когда-нибудь очнется

Мэгги вообще любила нашу ферму. Ей нравилось в ней все, начиная с поскрипывающих полов и заканчивая скрипящими на всю округу сетчатыми экранами. Ей нравилась шелушащаяся краска, нравилась передняя терраса, нравились Папины качели, нравился запах сена в сарае, нравилось, как цветет хлопок, нравился короткий спуск к реке, нравился могучий дуб возле амбара, ствол этого дуба был шире, чем капот моего грузовика, нравился наш колодец и его вода с запахом серы, нравилась растущая не слишком ровными рядами кукуруза, кланяющаяся легкому, теплому ветру.

Пожалуй, кукуруза нравилась Мэгги больше всего. Каждый вечер, когда с реки начинало тянуть прохладой, Мэгги уходила на переднюю веранду с чашкой травяного чая и долго стояла там, глядя, как под ветром ходят волнами мягкие верхушки кукурузных стеблей. А лунными летними ночами, когда Мэгги долго не могла заснуть или просыпалась, разбуженная Блу, который почуял оленя, она брала одеяло, тихонько прокрадывалась на крыльцо и сидела на ступеньках, глядя, как лунный свет сочится между темными стеблями и освещает песчаную почву под ними.

Наступало утро, и я, выглянув в окно, видел, что Мэгги крепко спит, прислонившись к опорному столбу. Стоило мне чуть приоткрыть сетчатый экран, как Блу поднимал голову, лежащую у нее на коленях, а Мэгги открывала глаза, улыбалась, не произнося ни слова, сбрасывала одеяло – и вдруг стремительно срывалась с крыльца, хихикая на бегу, точно школьница, который вышла из церкви после утомительной и скучной службы. Я пускался следом, и мы вместе неслись вдоль кукурузных рядов к реке. Там Мэгги головой вниз прыгала с обрыва в глубокую, темную, покойную воду, и нам с Блу не оставалось ничего другого, как последовать ее примеру, словно мы все снимались в рекламном ролике «Горной росы».

Одним из любимейших блюд Мэгги была кукуруза под белым соусом. После купания она срезала десять или пятнадцать початков, несла их на кухню и вылущивала зерна прямо в сливкосбивальную машину. Правда, после еды Мэгги порой выглядела так, словно кто-то швырнул в нее целую кастрюлю кукурузной каши, но по лицу каждый бы понял, насколько она довольна и счастлива.

Когда я заканчивал свою диссертацию, Мэгги поздно вечером часто заходила ко мне в кабинет и без всяких слов ставила на стол рядом со мной блюдечко шоколадного мороженого, чашку кофе или что-то еще, что было мне необходимо, чтобы продолжать писать. Если Мэгги видела, что я уперся в тупик и готов швырнуть чертову диссертацию в огонь, она брала меня за руку, вела на крыльцо, усаживала на качалку и приказывала дышать ровнее и смотреть, как ветер играет рыльцами кукурузных початков. Спустя примерно полчаса Мэгги слегка толкала меня ногой под зад и приказывала возвращаться к столу. Я послушно шел в кабинет и с новыми силами набрасывался на работу.

Всего этого мне очень не хватает!

Увидев, что я поднял голову, Пинки перестала рыть, навострила уши и громко хрюкнула, обдав меня соплями и слизью. Прежде чем я успел отреагировать, свинья, победно задрав хвост, уже бежала обратно к хлеву характерной чарли-чаплинской трусцой. Как она оттуда выбралась, я понятия не имел, но готов поспорить на что угодно: чтобы предотвратить повторные побеги, придется купить пару бревен потолще.

Поднявшись с земли, я отряхнул от песка лицо и одежду. И то и другое показалось мне холодным и сырым, и я поежился.

Когда я вошел в хлев, Пинки уже собрала вокруг себя своих малышей и вообще сделала все, чтобы держать меня на порядочном расстоянии. Набрав в ведро немного свежей кукурузы, я попытался подойти ближе, но Пинки проворно развернулась, заслоняя поросят своей тушей, и в очередной раз обгадила мне ногу. В конце концов я плюнул, высыпав кукурузу на пол, повесил ведро на крюк, как следует запер амбар и пошел к дому.

Свинья и есть свинья! Что с нее возьмешь?!.

Дома я сварил себе кофе и потратил почти тридцать минут, изучая план аудитории, вспоминая, кто где сидит, и пытаясь связать внешность и характер с именем того или иного студента. Я, правда, понимал, что это поможет мне только в том случае, если студенты будут каждый раз садиться на одни и те же места. Гарантировать этого никто не мог, однако мне было хорошо известно, что студенты – такие же рабы привычек, как большинство людей. Взять, для примера, церковь… Вы когда-нибудь пытались сесть на чужую скамью – особенно в незнакомом храме? Как-нибудь попробуйте. Тот, кто сидит на этой скамье постоянно, непременно даст вам понять тем или иным способом, что вы заняли чужое место.