Чарльз Мартин - Моя любовь когда-нибудь очнется

Аманда сидела, закрыв глаза. Она была совершенно неподвижна, и на лице ее вновь лежала печать покоя. Только потом я спохватился, что до сих пор не видел Эймоса. Осторожно оглядевшись, я наконец заметил его. Эймос сидел через проход от меня, в дальнем конце второго ряда, и внимательно следил за каждым движением пастора. Его форменная одежда была довольно заметной, в свете ламп поблескивал служебный значок, но ни ремня, ни пистолета в кобуре на нем, по понятным причинам, не было.

Было без десяти одиннадцать, когда пастор Джон прочел последнюю молитву. Хор запел что-то вдохновляющее, и прихожане поднялись со своих мест. Некоторые направились к выходам, но большинство окружило меня. За считаные секунды я очутился в центре внимания десятков человек, каждый из которых хотел обменяться со мной рукопожатием, сказать несколько ободряющих слов.

Эймос спас меня минут через десять. Обняв за плечи, он повел меня к боковым дверям.

– Ну, проф, – проговорил он на своем «фермерском» языке, – как насчет смутузить по чизбургеру?

– Нет. – Я немного помолчал. – Я не голоден.

– Брехня.

– Как-как? – переспросил я, вопросительно глядя на него.

– Брехня, – повторил он. – Не далее как несколько минут назад твой желудок довольно громко сообщил всем присутствующим, что ты умираешь от голода и срочно нуждаешься в сочном, жирном, канцерогенном чизбургере с беконом, соленым огурцом и секретным эймосовским соусом.

– Н-нет… – Я сунул руку в карман в поисках ключей от машины. – Спасибо, но нет. Не сегодня.

И, оставив Эймоса болтать с несколькими десятками прихожан, которые только что слышали его описание чизбургера, я пошел к машине. Сев в кабину, я завел мотор и, машинально отметив еще одно место, сквозь которое просачивались в салон выхлопные газы, включил передачу и поехал домой.

Свернув на подъездную дорожку, я объехал дом со стороны кухни и, поставив грузовичок на траве, поднялся на крыльцо задней веранды. Не успел я открыть сетчатую дверь, как в ноздри мне ударил запах Мэгги – запах ее присутствия, который на кухне был особенно силен. От этого запаха мое одиночество еще больше усилилось, превратившись в терзающую сердце тоску. Не в силах войти в пустой дом, я взял с передней веранды одеяло и отправился в заросли кукурузы. Там я лег прямо на землю, прижал к себе Блу и попытался назвать по именам своих демонов.

Когда я проснулся, солнце только-только показалось над верхушками деревьев. Я замерз и весь дрожал, а у моих ног копалась в земле Пинки.

Пинки появилась у нашего порога года два назад. Едва взглянув на нее, я подумал, что теперь бекона для завтраков нам хватит месяца на три, но Мэгги помахала у меня перед носом указательным пальцем и твердо сказала:

– Только попробуй ее тронуть, Ди́лан Стайлз, и будешь месяц спать на диване!

Так Пинки поселилась в нашем амбаре. Соответственно изменилось и наше дневное расписание, в котором появились теперь пункты «Утреннее кормление свиньи» и «Вечернее кормление свиньи». Я так и называл ее – «свинья», хотя над дверцами загона Мэгги специально для меня написала ярко-красной краской: «Пинки».

Пинки я кормил собачьим кормом из больших пакетов или зернами кукурузы, а иногда – и тем и другим, хотя на самом деле она ела все, что не прибито гвоздями. А иногда и то, что прибито. Когда Пинки пришла к нам, она весила фунтов восемьдесят и крайне нуждалась в хорошем ду́ше и помощи ветеринара. Сейчас она весит больше трехсот фунтов и требует, чтобы ее окатывали из шланга не реже одного раза в неделю.

Нет, никогда мне не понять, как может человек столь трепетный и нежный, как моя жена, любить такую уродину. Впрочем, Пинки отвечает ей взаимностью, а вот меня ненавидит. Проклятая свинья не упускает ни единой возможности испражниться мне на ботинки или сделать исподтишка еще какую-нибудь гадость. Но, повторюсь, Мэгги она просто обожает. Вы бы слышали, как радостно она (свинья) визжит и хрюкает, когда Мэгги чешет ей уши и живот! Блаженствуя, Пинки катается на спине по всему загону, а потом – в знак благодарности! – трется боками о рабочий комбинезон Мэгги. Но Мэгги не возражает. Должно быть, моя жена – святая.

Не раз я наблюдал, как она опускалась на корточки посреди загона, а чертова свинья, задрав хвост, выковыривала из углов своих многочисленных отпрысков и подталкивала их рылом к Мэгги, чтобы та чесала и гладила их всех по очереди. И Мэгги гладила, пока поросенок не начинал корчиться и визжать от удовольствия. Время от времени Пинки не забывала подсунуть морду ей под руку, чтобы получить свою порцию ласки, или заталкивала поросенка под ее бедра – не иначе, для того, чтобы Мэгги было на что опереться. Как правило, вся процедура занимала не меньше тридцати минут, после которых моя жена благоухала хлевом до конца дня. Прошлым летом запах оказался столь силен, что мне пришлось окатить из шланга саму Мэгги, но она только смеялась и визжала еще громче Пинки.