Сьюзен Хилл: Однажды весенней порой

- Но это же гадко.

- Нет. Это правда. По крайней мере он говорит правду. Он никогда не уверял, что любит меня. Он даже не притворялся.

- Но он жил с тобой.

- О Рут! Ты совершенно ничего не понимаешь ни в чем, да?

- Возможно. Но я знаю, как должно быть между мужчиной и женщиной.

- У тебя был Бен.

- Да.

- И кроме него, никого? Никогда?

- Мне никто, кроме него, никогда не был нужен.

- Думаешь, я этого не понимаю? И ведь то же самое можно сказать и про него.

Ее голос снова зазвенел, в нем опять звучала зависть и прежняя враждебность.

- Прости меня.

- А за что? Бен умер. Ты знаешь про него. Я знаю про другое.

- Но что будет с тобой? Ты любишь Роба?

Элис промолчала, постукивая пальцами по краю стула. Рут растопила камин - первый раз за эту зиму, - принесла ясеневые поленья, которых наготовил Бен за неделю до смерти, аккуратно уложила их крест-накрест - в точности так, как он учил. Но едва она поднесла к ним огонь, как у нее защемило сердце, и, когда огонь разгорелся и голубые языки пламени начали лизать поленья, обвиваясь вокруг них, словно змеи, чувство вины пронзило ее. Ведь она жгла, уничтожала еще одну частицу прошлого, прошлой жизни. И сейчас все превратится в дым, исчезнет безвозвратно.

Но они сидели у очага, и он обогревал их, и, когда говорить было не о чем, можно было смотреть на огонь, а запах горящих поленьев навевал воспоминания.

Элис сказала:

- Мне кажется, что я никогда никого не любила, кроме Бена, кроме моего брата.

Ее слова поразили Рут. Но потом пришло нежданное чувство понимания, тепла и облегчения. Так вот почему, значит, Элис никогда не любила ее, чуждалась, старалась принизить. Вот оно что. Виной всему ее любовь к Бену. Ведь Рут отняла его у них.

Но любовь к Бену была вместе с тем и узами, связавшими их, - первыми узами в жизни Элис. Но прежде чем она осознала это и смогла принять, Бен умер.

А теперь Элис ждала ребенка от человека, которому не было до нее дела. Зачем она, вообще-то, связалась с ним? Раз не было там ни любви, ни даже взаимной симпатии, то что же тогда могло соединить их?

- Ты что, не понимаешь, каково это - жить в нашем доме? Ты не в состоянии себе этого даже вообразить? Как я ненавидела этот дом, годами ненавидела, годами! Один только Бен умел заставить почувствовать себя там как дома, почувствовать, что и там можно быть счастливой. Быть самой собой. А потом он умер, и не осталось ничего. Остались вечно плачущая и причитающая мать и отец - а какой кому от него толк?

- А Джо...

- Джо? Он еще ребенок.

Нет, подумала Рут, о нет! Джо понимал все куда лучше любого из них. Но она промолчала об этом.

- И все эти годы я должна была сидеть и выслушивать, что она мне втолковывала. Какие планы она для меня строит, кем я должна стать, что готовит для меня судьба. Она не хотела дать мне жить своей жизнью, ей нужно было, чтобы я жила по ее указке, так, как нравится ей, чтобы я была такой, какая ей угодна. Она никогда не знала, что я такое на самом деле. Да и ни про одного из нас она не знала ничего. Она называет меня гордячкой. Ну а сама-то она кто? Что все время клокочет там у нее внутри, как не гордость? Да, я должна была сделать что-то, вырваться оттуда, уйти куда-то. Мне было все равно куда. Лишь бы показать ей, что я могу идти своим путем.

- Понятно.

Да, Рут ясно понимала, что творилось там, в этом доме, почему Элис назло и с отчаяния ушла к Робу Фоули, кузнецу, хотя и не ставила его ни в грош. Но он был именно тем, что презирала Дора Брайс, - человеком, который, на ее взгляд, недостоин был даже поклониться ее дочери.

Но вот оказалось, что Элис понесла от него, и ее выгнали из дома и приказали никогда не возвращаться в Фосс-Лейн: пусть делает что хочет, родит ребенка или не родит, пусть живет как знает, найдет себе друзей, дом, мужа или останется одна. Дору Брайс это не интересовало.

- Она кричала и визжала не умолкая: "Вон отсюда, вон!" И не желала слушать, что говорил отец, - а он хотел, чтобы я осталась. Он хотел покоя. "Лишь бы в доме был покой". Ему не было стыдно за меня. Но она сказала: "Вон из дома!" А я даже рада была уйти. Не такой это дом, чтобы торчать в нем дог конца жизни.

Элис закрыла глаза. Лицо ее было бледно от изнеможения, кожа туго обтягивала скулы. Рут думала, как могут люди так поступать - выгнать родное дитя из дома, не пожелав ни выслушать его, ни простить?

Она сказала:

- Хорошо, что ты пришла сюда. Ты правильно сделала.

- Я не хочу, чтобы ты меня жалела. Не хочу, чтобы ты просто из чувства долга позволила мне остаться здесь. Только потому, что я - сестра Бена. Не думай, что это чему-то поможет.