Джеймс Хилтон - Утерянный Горизонт

Они все еще говорили когда резкий но краткий подъем лишил их дыхания, собирая в эти несколько шагов напряжение раннего подъема. В этот момент поверхность выравнялась, и из дымки они вышли на чистый солнечный воздух. Впереди, на совсем небольшом расстоянии, простирался ламазери Шангри-Ла.

Первое впечатление, испытанное Кануэйем при виде ламазери было подобно видению, выпорхнувшему наружу из того одиночного ритма, в который отсутствие кислорода заключило все его способности. И, бесспорно, это был странный и наполовину невероятный вид. Словно цветочные лепестки наколотые на утес, группа цветных павильонов осыпала гористый склон, без какого-либо намека на строгий умышленный порядок Райнлэндского замка, а скорее, с утонченностью случая. Это было изысканно и великолепно. Скупые и суровые эмоции сопровождали взгляд вверх, с молочно-голубых крыш на серый каменный бастион над ними, громадный, как Уэттерхорн[2] над Гринделуолд[3]. За ним ослепительной пирамидой вздымались снеговые склоны Каракала. Это очень может быть, думал Кануэй, самым ужасающим горным пейзажем в мире, и он вообразил необъятное давление снега и ледника против которого скалы играли роль гиганской удерживающей стены. Однажды, наверное, в горе произойдет раскол, и половина ледяного великолепия Каракала опрокинется внутрь долины. Он пустился в раздумия над тем, насколько волнующим было сочетание незначительности самого риска и то, как он был страшен.

Перспективы идущие вниз были не менее заманчивы: почти перпендикулярно горная стена продолжала падать во внутрь ущелья, образованного только вследствие одной из катаклизм далекого прошлого. Поверхность долины, туманно отдаленная, радовала глаз зеленью; укрытая от ветров, и скорее исследованная, чем доминируемая ламазери, она показалась Кануэйю восхитительно благосклонным местом; однако, в случае того, что долина была обетованной, жители ее находились в полной изоляции за высотными, абсолютно неизмеримыми горными цепями с дальней стороны. Только к ламазери, казалось, существовал единственный достижимый проход из всех. Во время наблюдения Кануэй почувствовал легкое затмение в понимании; опасениями Мэллинсона, наверное, не нужно было пренебрегать полностью. Но чувство было мгновенным, и скоро слилось в более глубокое, наполовину мистическое и визуальное ощущение окончательности, достижения того места, что было концом.

Он так точно и не запомнил, как он и все остальные прибыли в ламазери, или с какими формальностями их встретили, развязали и завели в окрестности. Прозрачный воздух был будто мечтательным на ощупь, в согласии с фарфорово-голубым небом; с каждым вздохом и взглядом он погружался в глубокий анестетический покой, охватывающий его одинаковой непроницаемостью к беспокойству Мэллинсона, отстроумию Барнарда и образу хорошо подготовленной к самому худшему лэди - Мисс Бринклоу. Он смутно помнил удивление над тем, что внутри было просторно, приятно тепло и довольно чисто; но времени на большее чем заметить эти достоинства у них не было, так как китаец, оставив свое крытое крышей кресло, уже возглавлял дорогу сквозь различные проходные комнаты. Он был весьма любезен. "Я должен просить прощения за то, что на протяжении пути предоставил вас самим себе," он сказал, "но правда в том, что подобного рода путешествия не идут мне, и я должен беречь себя. Я верю, вас это не слишком утомило?"

"Мы справились," ответил Кануэй криво улыбаясь.

"Замечательно. А сейчас, если вы пройдете за мной, я покажу вам ваши апартаменты. Без сомнения вам бы хотелось принять ванну. Наше жилище просто, но я надеюсь, удовлетворительно."

В этот момент Барнард, который все еще страдал отышкой, выпустил астматический смешок. "Что ж," он выдохнул, "я не могу пока сказать, что ваш климат мне по душе -- воздух похоже немного застряет в груди -- но у вас определенно чертовски милый вид из фронтальных окон. В туалет по очереди, или это американский готель?"

"Я думаю, Вы все найдете весьма удовлетворительным, господин Барнард."

Мисс Бринклоу чопорно кивнула. "Я, конечно, должна надеяться."

"И после всего," продолжал китаец, "я посчитаю большой честью, если все вы присоединитесь ко мне за обедом."

Кануэй ответил вежливо. Только Мэллинсон не подал и знака своего отношения ко всем этим непредвиденным любезностям. Так же как Барнард, он страдал от влияния альтитуды, но сейчас, при усилии, он нашел воздуха чтобы воскликнуть: "И после всего, если Вы не возражаете, мы будем составлять планы нашего отбытия. Что касается меня, то чем скорее, тем лучше."