Януш Гловацкий - Рассказы и эссе

- В жизни не видел столько коров, - заметил младший.

- Это первый секретарь проводит секретную инспекцию воеводства. По телевидению каждый день его показывают в разных деревнях на фоне этих самых коров. А стадо перегоняют по ночам, поэтому все дороги перекрывают, - пояснил портной.

Ветер ударил в стекло мелкими каплями дождя. Начинался ливень.

В Ист-Виллидж

Когда идешь по Третьей авеню вниз по Манхэттену, где-то, приблизительно с Четырнадцатой улицы, общая картина начинает постепенно портиться. Сперва на стройные здания крупных корпораций начинают напирать подозрительные домишки, покрытые, как лишаем, пятнами осыпающейся штукатурки. Затем между соборами, банками и салонами моды уже совсем нахально вылезают погребальные конторы и лавки со старьем. А дальше уже начинается лабиринт из ларьков с жареной рыбой, от запаха которых не продохнуть, дешевых кинотеатров и магазинов со сладостями, где легче купить кокаин, чем леденцы. С приземистыми мечетями соседствуют едва замаскированные публичные дома. В раскрытых окнах салончиков с линялыми занавесками тощие гадалки пытаются с помощью карт перехитрить звезды, а перед входом в ночлежку можно купить картину, револьвер или сигареты поштучно.

Все это выглядит так, будто кто-то провел по Манхэттену губкой, собрал все постыдное и уродливое и отжал собранное над этим городским прямоугольничком, носящим название Ист-Виллидж.

Тротуары здесь запружены толпой, но ее движение не имеет ничего общего с деловитостью Верхнего Манхэттена или ожесточенной суетой на Уолл-стрит. На кривых, будто спроектированных пьяным архитектором улочках царит угнетающая атмосфера, как после несданного экзамена. Старики украинцы покорно сидят на деревянных скамейках, сверяя время по уличным часам, которые все показывают по-разному. Бледные девицы зазывно выпячивают подкрашенные груди перед апатичными торговцами крэком. А возле ксероксов безропотно выстраивается очередь обдрипанных писателей. У многих из них потеют руки, что типично для туберкулезников, стукачей, артистов-неудачников и новоиспеченных эмигрантов. Время от времени разражается скандал. Прохожие, как бы беря реванш за свою прежнюю сонливость, набрасываются друг на друга. Но в их ожесточенности есть какая-то искусственность. И уже спустя мгновение все возвращается в норму. Разносчики пиццы продолжают свой путь, а трансвеститы любезно обмениваются шприцами.

Сквозь эту толпу, движущуюся, подобно рыбам, неспешно и без конкретной цели, проталкивались двое мужчин. Младший из них, не старше двадцати лет, нес в жилистых руках ведра с разведенной белой краской. Старший прижимал к груди банки с клеем, гипс и малярные валики на палках. Несмотря на жару, на головах у них были плотные шапочки, а из карманов засаленных брюк торчали тома произведений Диккенса в твердом переплете.

Оба они были родом из паршивого городишки в Жешовском воеводстве, долгие годы отказывали себе во всем, чтобы накопить на дорогу сюда, и вот теперь их пьянил и воодушевлял блеск чужого успеха. С уважением поглядывали они на темнокожих проституток, нежащихся на солнце, и старых евреек в париках, потягивающих через соломинку французскую минеральную воду.

Они миновали корейские ларьки и рестораны гомосексуалистов. Из бара <���У Вандочки> донесся мужской голос, весело запевший: <���Марш, марш, Полония, марш, славный народ...>. Они переглянулись, но сумели себя превозмочь и свернули в подъезд. Кряхтя взобрались на пятый этаж. Открыли дверь и окинули помещение профессиональным взглядом.

Квартира, которую им предстояло ремонтировать, не имела ничего общего с типичной для Ист-Виллидж анфиладной планировкой, позволяющей прямо с лестничной площадки пристрелить обитателя квартиры, выглядывающего из окна последней комнаты. Покривившаяся от сырости дверь вела из кухни в большую living room. Дальше были две отдельные комнаты. Их зарешеченные из-за страха перед ворами окна выходили на расположенную всего в нескольких шагах стену соседнего дома. Здесь было темно, холодно и приятно. Прежний жилец все подготовил. Он повыворачивал лампочки и убрал мебель. На покоробившемся полу в living room стоял только ободранный шкаф. За его сбитыми из реек раздвижными дверцами обнаружились сломанный подсвечник, три штуки пластиковых плечиков и банка из-под пива.

Чтобы использовать остатки дневного освещения, они сразу же принялись за работу. Старший, по прозвищу Головастик, аккуратно оторвал обложки от <���Оливера Твиста>, заложил ими две самые большие дыры в стенах, посадив их на клей, и зашпаклевал. Когда они уже достаточно подсохли, Гжесь покрыл их белой краской.