Мэри Брэддон - Преступление капитана Артура

Оливия молча позволила снять с себя шаль. Она еще не сказала ни слова с тех пор, как вошла в гостиную, и не подняла даже вуаль; она даже не ответила на искренние приветствия ректора и больного и только перевертывала машинально перчатки. Бокс вошел вслед за ней в гостиную и стоял посредине коврика, оглядываясь.

Вальтеру Ремордену было около тридцати. Несмотря на болезнь, он был несравненно красивее баронета; лицо у него было смуглое, загорелое; на широкий и низкий лоб падали черные как смоль кудрявые волосы, а большие серые глаза были в высшей степени выразительны; когда вошла Оливия, Вальтер читал газету, в которую он снова углубился всецело, закрыв ею лицо, тотчас после обмена несколькими фразами с нежданной посетительницей.

Миссис Мильвард обрадовалась случаю поболтать с мисс Оливией. Она заставила ее снять шляпу, и викарий опустил на минуту газету – «Брайтонский герольд» или «Суссекский Меркурий»,  – чтобы взглянуть на бледное лицо невесты лорда Лисля; молодая девушка отвечала спокойно на вопросы хозяйки. Она разговорилась даже о сэре Руперте и приготовлениях к свадьбе; но она никак не могла отделаться от убеждения, что голос ее звучал чрезвычайно странно и ее обращение должно казаться всем таким же неестественным, каким казалось ей. Спустя много лет она еще помнила вид, который имела в тот осенний вечер маленькая гостиная, позу Вальтера на диване, его черные волосы, видневшиеся из-за газеты, бывшей в его руках, ярко-красные занавески, пылающий камин; ландшафты, висевшие на стенах пастората, стук чашек и шипение большого самовара – все эти ничего не значащие мелочи, составлявшие обстановку тяжелой для нее сцены, запечатлелись в памяти ее неизгладимым образом.

После чаю мистер Мильвард ушел в ризницу, где происходило маленькое собрание, а миссис Мильвард взялась снова за работу и приготовилась продолжать беседу с Оливией. Мисс Мармедюк заявила сначала, что пробудет у нее не более получаса, а между тем сдавалась на просьбы хозяйки пробыть еще немного! Это не доставляло ей и тени удовольствия, однако ей было трудно уйти из уютной, освещенной гостиной.

– Ну, дорогая моя,  – начала миссис Мильвард с торжествующим видом после ухода мужа,  – теперь вам уж придется остаться до возвращения мистера Мильварда, потому что он должен проводить вас домой.

– Папа пришлет за мной, когда он увидит, что я не возвращаюсь,  – проговорила машинально Оливия.

Вальтер Реморден оставил газету и мало-помалу вмешался в разговор. Через какое-то время миссис Мильвард вышла в кухню к кому-то пришедшему к ней с просьбой о помощи. Оставшись наедине с викарием, Оливия начала ласкать собаку, положившую голову к ней на колени.

– Когда вы возвращаетесь в Чичестер, мистер Реморден? – спросила она вдруг.

– Я не знаю, вернусь ли я когда-нибудь туда! – отвечал он спокойно.  – Мне предлагают пасторат в Бельминстере, который предоставляет мне во многих отношениях вдвое больше удобств!

Сомнительно, чтобы Оливия расслышала слова его; она продолжала теребить уши Бокса, задумчиво смотрела на огонь и вдруг проговорила:

– Вальтер Реморден! Вы должны презирать меня в настоящее время!

Он так великолепно владел своими чувствами, что всякий посторонний счел бы его, конечно, неспособным к волнению; но лицо его изменилось при вопросе Оливии, и он произнес, с умоляющим жестом протянув свои бледные, исхудалые руки:

– Умоляю вас именем всего, что для вас свято, не вспоминайте о прошлом, ни даже одним словом. Я боролся с собой… я горячо молился, чтобы Бог послал мне силу перенести все страдания; вы не должны дотрагиваться до заживших уже ран… да – до заживших! – повторил он с каким-то невольным увлечением.  – Я живу теперь единственно для того, чтобы исполнить обязанности свои в качестве служителя церкви, но я не молю Бога возвратить мне здоровье. Да простит Он мне за то, что у меня проявилось желание переселиться из этого дома прямо в могилу!

Молодая девушка не отрывала глаз от огня.

– Я очень рада слышать, что ваши раны зажили,  – сказала она, сопровождая свои слова каким-то странным смехом,  – это, по крайней мере, избавляет меня от упреков в измене… в измене по расчету, которую способна совершить только женщина с громадным честолюбием и думающая только о личных интересах. Должно быть, что меня соблазнило богатство сэра Руперта в соединении с его громадным титулом,  – продолжала Оливия,  – оно поразило меня своим резким контрастом с нашей нищетой, да еще в такой степени, что я даже забыла обещание, данное вам тому назад два года. Я выстрадала многое, но я довольна тем, что вздумала прийти сюда сегодня вечером; я теперь успокоилась!.. В моем уме сложилось от чтения романов странное убеждение, что разбить жизнь и сердце честного человека дело весьма не трудное!