Эрих Кестнер - Трое в снегу

Остальные согласно кивнули.

Через некоторое время Хагедорн сказал;

-- Знаете, когда моя матушка написала письмо, которое пришло сегодня? Когда я был в мясной лавке и покупал колбасу на дорогу.

-- Зачем такая спешка? -- спросил Кессельгут недоуменно.

-- Чтобы я в первый же день получил от нее письмо!

-- А-а, -- сказал Шульце. -- Прекрасная идея.

Солнце жарило. Сигары потухли. Трое спали. Кес-сельгуту снились лыжи. Будто Тони Гразвандер стоит на одной церковной башне мюнхенской Фрауэнкирхе, а он, Кессельгут, на второй. "А теперь небольшой скоростной спуск, -- сказал Тони. -- По церковной крыше, пожалуйста. Оттуда стильный прыжок на Бриэннерштрассе. Перед Дворцовым парком, у кафе "Аннаст", сделайте поворот в упоре и ждите меня".

"Не поеду, -- заявил Кессельгут. -- Мне и во сне такое не приснилось бы". Но тут он сообразил, что видит это во сне, расхрабрился и повернулся к Тони спиной: "А теперь скоростной спуск у меня по спине, и там, где она кончается, сделайте стильный поворот в упоре!" -- И он сонно улыбнулся.

Глава десятая

ВОЛНЕНИЯ ГОСПОДИНА КЕССЕЛЬГУТА

Когда Хагедорн проснулся, Шульце и Кессельгут исчезли. Невдалеке за маленьким столиком фон Маллебре пила кофе.

-- Я наблюдаю за вами, господин кандидат, -- сказала она. -- У вас талант спать.

-- Надеюсь! -- гордо ответил он. -- Я храпел?

Она ответила "нет" и пригласила его на чашку кофе. Он подсел к ней. Сначали они поговорили об отеле, об Альпах и о путешествиях. Потом она сказала:

-- Я чувствую, что должна извиниться перед вами за то, что я такая несерьезная женщина. Да, да, несерьезная. К сожалению, это верно. Но я не всегда была такая. Моя сущность каждый раз определяется мужчиной, с которым я живу. У многих женщин это так. Мы приноравливаемся. Мой первый муж был биологом. Тогда я была очень образованной, Второй муж был гонщиком, и те два года я интересовалась только автомобилями. Думаю, что если влюблюсь в гимнаста, то смогу крутить на турнике "солнце".

-- Надеюсь, вы никогда не выйдете замуж за огне-глотателя, -- сказал Хагедорн. -- Кроме того, есть мужчины, которым приспособленчество женщины действует на нервы.

-- Других мужчин вообще не бывает, -- сказала она. -- Но один-два года каждый находит это привлекательным. -- Она сделала театральную паузу. --Боюсь, что моя несерьезность становится хронической. Но без посторонней помощи я не справлюсь.

-- Если я вас правильно понял, вы считаете меня особенно энергичным и ценным человеком,

-- Вы правильно меня поняли, -- сказала она и нежно посмотрела на него.

-- Ваше мнение льстит мне, -- сказал он. -- Но ведь я, в конце концов, не знахарь, сударыня!

-- Это не то слово, -- тихо сказала она. -- Я же не собираюсь с вами ворожить!

Он поднялся.

-- К сожалению, я должен идти, мои знакомые куда-то пропали. Мы продолжим беседу как-нибудь в другой раз.

Она протянула ему руку. Ее глаза затуманились.

-- Жаль, что вы уходите, дорогой господин Хагедорн. Я отношусь к вам с огромным доверием.

Он дал тягу и стал искать Шульце, чтобы поплакаться. Искал Шульце, но нашел Кессельгута. Тот предположил, что он у себя в номере. Они поднялись на шестой этаж. Постучали. Никто не ответил. Хагедорн нажал на дверную ручку. Дверь оказалась незапертой. Они вошли. Комната была пуста.

-- Кто здесь проживает? -- спросил Кессельгут.

-- Шульце, -- ответил молодой человек. -- Разумеется, о проживании не может быть и речи. Это его ночлег. Он приходит поздно вечером, надевает пальто, красную вязаную шапку и ложится на кровать.

Кессельгут молчал. Он не мог этого постичь.

-- Ну, пошли! -- сказал Хагедорн.

-- Я вас догоню, -- сказал Кессельгут. -- Меня интересует эта комната.

Когда Хагедорн вышел, Иоганн приступил к уборке. Открытая корзина стояла на полу. Белье перерыто Пальто лежало на кровати. Галстуки, манжетки и носки валялись на столе. Вода в графине и умывальнике была несвежая. У Иоганна навернулись слезы на глаза.

Через двадцать минут был порядок! Слуга вынул из своего элегантного пиджака портсигар и положил на стол три сигары и коробок спичек.

Затем Иоганн сбегал к себе в номер, перерыл чемоданы и шкафы и вернулся крадучись по служебной лестнице в чердачную каморку. Он притащил с собой мохнатое полотенце, пепельницу, одеяло из верблюжьей шерсти, вазу с еловой веткой, резиновую грелку и три яблока. Расставив и разложив дары, он еще раз пристально оглядел все, сделал пометки в блокноте и возвратился в свой аристократический номер. По дороге ему никто не встретился.