Мюриэл Спарк - Memento mori

Мимо прогрохотала пожарная машина. Алек откинулся в угол и прикрыл глаза. Такси завернуло за угол. Алек выпрямился и поглядел, обозревая вечерний город. Такси катило по Пэлл-Мэлл к Сент-Джеймс-стрит.

Водитель приоткрыл окошко и обратился к пассажиру.

– Где-то поблизости горит, – сказал он.

Алек вдруг оказался в толпе возле своего пансиона. Кругом стояла полиция, дым, люди, пожарные, вода, потом крик из толпы, и все запрокинули головы, когда сверху здания вырвался язык пламени.

Алек протолкался в первый ряд. Перед ним была заграждающая рука полисмена.

– Я там живу, – сказал Алек. – Позвольте пройти.

– Туда нельзя, – сказал полисмен. – Извольте отойти.

– Осади назад! – гудела толпа.

Алек сказал:

– Да я же здесь живу. Вещи у меня там. Где швейцар?

– Дом горит, сэр, – сказал полицейский.

Алек бросился вперед, обошел полисмена и оказался в подъезде, в сырости и в дыму. Кто-то ударил его в лицо. Толпа подалась назад: из нижнего окна рванулся дымный язык пламени. Алек стоял и глядел, пока к нему не подошел еще один полисмен – уже с другой стороны.

– Отойдите, – сказал полисмен, – вы мешаете пожарным.

– Там у меня бумаги, – сказал Алек.

Полисмен взял его под руку и оттащил назад.

– Кот у меня там, – отчаянно сказал Алек, – у меня кот. Нельзя же, чтобы он сгорел. Позвольте, я его выпущу. Риск мой, беру на себя.

Полицейский не отвечал, оттесняя Алека подальше от огня.

– У меня там собака. Полярная лайка, из северной экспедиции, – умолял Алек. – Верхний этаж, первая дверь.

– Поздно спохватился, начальник, – сказал пожарный. – Собака ваша, видно, сгорела. Верхний этаж весь в огне.

Кто-то из здешних в толпе осмелился:

– Домашние животные тут не позволены. Вообще нельзя.

Алек пошел прочь и снял комнату на ночь в своем клубе.

Лето кончилось, и настал день рождения бабуни Бин, к которому вся палата очень готовилась.

Испекли громадный пирог на сто свечей. Пришли газетчики и еще другие, с телекамерами. Был разговор с бабуней Бин: ее подперли подушками и облачили в новую синюю пижаму.

– Да, – отвечала им бабуня Бин еле слышным переливчатым голосом, – да, я прожила очень долго.

– Да, – сказала бабуня Бин, – да, я очень счастлива.

– Действительно, – соглашалась она, – я еще девочкой видела однажды королеву Викторию.

– А как вы себя чувствуете в свои сто лет, а, миссис Бин?

– Отлично чувствую, – слабо отозвалась она, кивая головой.

– Нечего ее утомлять, – сказала сестра Люси, которая по праздничному случаю ходила с медалью за выслугу лет.

И они накинулись на сестру.

– Семеро детей, и только один из них жив, проживает в Канаде. Начала подручной швеи, в одиннадцать лет...

Сестра-хозяйка пришла в три часа и зачитала телеграмму от королевы. Все аплодировали. Бабуня Валвона заметила:

– «...по случаю вашего сотого дня рождения» – это как-то не так. Королева Мария, та всегда поздравляла: «...ввиду вашего столетия».

Впрочем, все согласились, что это примерно одно и то же.

Сестра-хозяйка задувала свечи вместо бабуни Бин. На двадцать третьей свечке она выдохлась, и сестры задули остальные.

Разрезали пирог, и один из газетчиков возгласил:

– Ура, ура и еще раз ура бабуне Бин!

Веселье стихло, и все разошлись к тому времени, как начали прибывать обычные посетители. Некоторые долгожительницы доедали пирог, другие находили ему иное применение.

Мисс Валвона поправила очки и взялась за газету. Она прочла в третий раз за нынешний день:

– Двадцать первое сентября – сегодня у нас день рождения. Что сулит нам предстоящий год? «Вы вправе ожидать больших событий. С декабря по март показания противоречивы. Лица, связанные с музыкой, транспортом и индустрией мод, испытают в будущем году ощутимый прогресс в своих делах». Ну вот, бабуня Бин, вы же были связаны с индустрией мод? И здесь черным по белому сказано...

Но бабуня Бин, обложенная подушками, попила тепленького и тихонько задремала. Ротик ее опять сложился овальчиком, издавая слабое, переливчатое посвистывание.

– Что у вас тут, праздник? – спросил Алек Уорнер, поглядев на развешанные гирлянды.

– Да, сегодня миссис Бин исполнилось сто лет.

Морщины на щеках и на лбу Алека обозначились глубже. Прошло четыре месяца с тех пор, как сгорели все его заметки и картотеки.

Джин Тэйлор говорила ему:

– Ты попробуй, Алек, ты начни все снова. И сам увидишь, как за работой, как в процессе работы все-все припомнится.