Мюриэл Спарк - На публику

На зиму Билли отправился к себе на родину, в Белфаст, пособлять дядюшке-бакалейщику. Перед отъездом он с сарказмом заявил, что осуществит наконец-то давнишнюю мечту своей матери: будет по целым дням резать бекон. Поставив на стол кружку с пивом, Билли принялся изображать, как он нарезает машинкой бекон: одна рука крутит несуществующую рукоятку, вторая укладывает тоненькие ломтики воображаемого бекона на предполагаемый лист вощеной бумаги для созданного его мрачной фантазией покупателя. Он сказал: «Мамаша хочет, чтобы я остался там навсегда. Ведь у дяди нет наследников». Все засмеялись. Со смехом они и расстались, и Билли чмокнул на прощанье Аннабел, обдав ее запахом пива.

Он вернулся через три года, в течение которых служил на многих местах и сыграл много ролей во многих театрах. Сейчас он устроился театральным обозревателем в недавно открытый журнал и рассчитывал получить колонку в издаваемой государством газете. Готовясь к этому, Билли заранее составил список лиц, у которых он будет брать интервью.

Аннабел в то время уже охотно приглашали сниматься в фильмах на небольшие роли — робких, незаметных девушек: она играла машинистку, вернувшуюся в контору забрать забытый сверток именно в тот момент, когда за стеной в кабинете шефа разгорается роковой спор; малютку горничную, чьи непредвиденные шуры-муры с посыльным срывают планы похитителей ребенка; девушку, заблудившуюся в метро, которой неожиданные обстоятельства так и не позволяют добраться до ее комнатки в Попларе; затем она сыграла более значительную роль: медсестры, несправедливо обвиненной в краже наркотических средств, которая вдруг просыпается в Бангкоке, в отдельной палате больницы, и, с большим трудом придя в себя, встречает настороженный взгляд сиделки, оказавшейся ее бывшей пациенткой; и много других ролей. Ее глаза не были велики, но каким-то чудом на экране делались большими. Другое, еще более необъяснимое чудо произошло лишь через десять лет, когда Луиджи Леопарди, итальянский продюсер (друзья звали его By, так как его настоящее имя было Винченцо), превратил ее экранные глазищи в глаза Тигрицы. Термин впервые был употреблен пресс-секретаршей кинокомпании в рекламе к фильму «Дом на пиацце», в котором Аннабел снискала свой первый большой успех. Но прежде чем фильм вышел на экран, Луиджи добавил к «Тигрице» «Английскую Леди». Так ее с тех пор титуловали на всех афишах, и не только на афишах.

В те времена, когда Аннабел делала первые шаги к карьере, снимаясь в английских фильмах, ей и в голову не приходило, что она глупа: ведь глупость на том и держится, что расцветает пышным цветом при отсутствии зеркала. Фредерик мягко, даже благожелательно, подчеркивал глупость жены в присутствии знакомых мужчин и особенно Билли О'Брайена. Аннабел не обижалась, пока не почувствовала в его словах пренебрежения. То, что она зарабатывает много больше мужа, казалось ей лишь доказательством того, что он не хочет работать. Возмущаясь его ленью, она не допускала мысли о возможности других причин. Иногда раздражение прорывалось наружу, подчас бестактно, при людях; сквозь острые мелкие зубки она бросала: «Простите, мне пора домой, нужно выспаться. Как-никак кормлю семью».

А Фредерик все чаще и чаще проводил целые дни дома, в Кенсингтоне, с упоением поглощая одну за другой все те книги, которые ему не удалось прочесть раньше. Было несколько ролей, созвучных его дарованию, если можно говорить о даровании никогда не играющего актера. Однако Фредерик придерживался теории, что случайное взаимодействие генов сделало его способным к исполнению одних лишь серьезных ролей в пьесах Стриндберга, Ибсена, Марло и Чехова (но не Шекспира!); в известной мере он был прав, ибо все более или менее вероятно в зыбкой области предположений, где нет определенности, а потому нельзя и ошибиться. Практически его решение ограничить свой репертуар ровно ничего не значило: в пьесах, в которых он хотел бы играть, ролей ему не предлагали.

Храня незыблемую веру в свое дарование, он испытал его к двадцати девяти годам только в нескольких мелких постановках и этим ограничился. Строй его мыслей напоминал винтовую лестницу: с любого уровня, с любого поворота он созерцал одно и то же — свой незапятнанный, ни разу не испытанный талант. По натуре Фредерик был интеллектуалом вообще, интеллектуалом без определенных занятий. Возможно, счастливейшими часами в его жизни были те, которые он проводил за чтением различных произведений на тему «Пляска смерти» или делая пометки на полях сочинений Стриндберга, в то время как Аннабел, чье убогое искусство всегда находило спрос, отправлялась на студию либо на несколько недель выезжала на натурные съемки.