Редьярд Киплинг - Наулака - История о Западе и Востоке

Во дворце было много женщин (она не знала точно, сколько их было), которые под влиянием недоступных ее пониманию интриг наотрез отказались от ее помощи. Они заявили, что здоровы, а прикосновение белой женщины считали осквернением. Но были и другие, которые совали ей своих детей и умоляли вернуть румянец и силу этим бледным бутончикам, рожденным во мраке. Встречались ей и девушки с лихорадочно блестевшими сумасшедшими глазами, выпрыгивавшие из темноты и изливавшие на Кейт потоки страстных жалоб, которые она не понимала и никогда не рискнула бы понять. Ей попадались на глаза чудовищные в своем неприличии картины на стенах маленьких комнатушек; изображения бесстыдных божеств смеялись и передразнивали ее в грязных нишах над дверными проходами. Жара и запахи готовящейся пищи, легкие ароматы курящихся благовоний и своеобразный дух огромной массы живых существ - все это душило ее. Но более, чем ужасы зримые, на нее подействовало, вызывая тошноту и недомогание, то, что она услышала и о чем лишь догадывалась. Другими словами, она ясно почувствовала, что одно дело желать творить добро под влиянием живого рассказа об ужасной жизни индийских женщин, и совсем другое - столкнуться в женских покоях дворца лицом к лицу с самими этими бедствиями, для живописания которых не найдется достаточно сильных слов и выражений.

Махараджа недурно играл в пахиси, и, кроме того, у Тарвина сложились с ним чудесные приятельские отношения, но все же, сидя сейчас напротив него, Тарвин думал о том, что случись хоть что-то с его любимой, пока она находится в таинственных комнатах женской половины, из которых до внешнего мира долетал лишь неутихающий шепот и шорох платьев, - и он не поручится за жизнь этого восточного властелина ни перед какой страховой компанией.

Когда Кейт вышла оттуда с маленьким махараджей Кунваром, цеплявшимся за ее руку, лицо ее было бледным и искаженным страданием, а в глазах блестели слезы негодования. Вот что значит увидеть все своими глазами.

Тарвин бросился ей навстречу, но она отстранила его тем царственным жестом, которым женщины пользуются в минуты глубокого волнения, и кинулась домой к миссис Эстес.

В эту секунду Тарвин почувствовал, что его грубо вытолкнули из ее жизни. Тем же вечером махараджа Кунвар встретил Тарвина на веранде гостиницы; Ник мерил веранду шагами и почти жалел, что не застрелил махараджу за тот взгляд, которым наградила его Кейт. С глубоким вздохом он благодарил Бога за то, что был здесь, рядом, мог видеть ее и защитить ее, а если понадобится, и увезти отсюда, в конце концов, и силой. Содрогаясь от ужаса, он представлял себе, как бы она жила здесь одна, под защитой лишь миссис Эстес.

- Я привез это для Кейт, - сказал малыш, осторожно вылезая из экипажа с огромным свертком в руках. - Пойдемте со мной к ней.

Тарвин, не мешкая, вышел из гостиницы, и они поехали к дому миссионера.

- Во дворце все говорят, - сказал мальчик, - что она ваша Кейт.

- Я рад, что они так прекрасно информированы, - пробормотал Тарвин свирепо. - А что это вы ей везете? - громко спросил он у махараджи, положив руку на сверток.

- Это посылает ей моя мать, королева - настоящая королева, понимаете? Ведь я же принц. Она еще велела на словах передать кое-что, только я не могу сказать вам этого. - И он шепотом, как маленький ребенок, повторял почти про себя, чтобы не забыть, слова матери. Когда они подъехали, Кейт была на веранде, и лицо ее просветлело при виде мальчугана.

- Пусть стража встанет у входа в сад. Идите же и ждите меня на дороге, - приказал он своей охране.

Экипаж отъехал от дома, сопровождаемый солдатами. Малыш, все еще держа Тарвина за руку, протянул сверток Кейт.

- Это от моей матери, - сказал он. - Вы ее видели. Этот человек может не уходить. Он... - мальчик помедлил, ища слово, - ваш возлюбленный, да? Ваша речь - это и его речь.

Кейт залилась румянцем, но не попыталась опровергнуть его слова. Да и что она могла сказать?

- Я должен сказать вам следующее, - продолжал он, - сказать перво-наперво, чтобы вы поняли. - Он говорил несколько неуверенно, по всей видимости, переводя с родного языка на английский, и при этом выпрямился во весь рост и отбросил со лба изумрудную кисть, свисавшую с чалмы. - Моя мать, королева - настоящая королева, - говорит: "Я так долго сидела за этой работой. Я даю ее вам, потому что видела ваше лицо. То, что сделано, может быть уничтожено против нашей воли, а цыганские руки - воровские. Ради богов, следите за тем, чтобы цыганка не распустила нити, не уничтожила того, что я сделала, потому что в этом моя жизнь и моя душа. Берегите мою работу, которую я дарю вам, - ткань, которая целых девять лет была на ткацком станке". Я знаю английский лучше, чем моя мать, - сказал мальчик, переходя на нормальный тон.