Джеймс Клавелл - Сёгун (части 3-4)

- Домо.

- До итасимасите, Анджин-сан.

- Кику-сан говорит, что ваше мнение так много значит для нас. Я согласна с ней, Анджин-сан. Вы сегодня заставили меня почувствовать гордость за нас, японцев. Но, конечно, это совсем не так ужасно, как вы рассказываете.

- Это хуже. Это трудно понять, еще труднее объяснить, если вы никогда не жили там. Видите ли-на самом деле... - Блэксорн обратил внимание, как они смотрят на него, терпеливо ждут, одетые в яркие разноцветные одежды, такие милые и чистые, комната такая яркая и опрятная, уютная. Мысленно он стал сравнивать все это с его английским домом: солома на земляном полу, дым из открытого кирпичного очага, поднимающийся к отверстию в потолке; только три новых очага с трубами было тогда во всей его деревне, и то только в самых богатых домах. В коттедже две маленькие спальни и одна большая неопрятная комната, служившая кухней, столовой и гостиной одновременно. Ты входил в морских сапогах, летом и зимой, не замечая грязи, навоза, садился на стул или скамейку, дубовый стол был захламлен так же, как и комната, здесь же три или четыре собаки и двое детей - его сын и дочь его умершего брата Артура, ползающих, падающих и играющих на полу. Фелисите готовит, ее длинное платье волочится по грязи и соломе, служанка шмыгает носом и путается под ногами, а Мэри, жена Артура, кашляющая в соседней комнате, лежит при смерти, но никак не умрет.

Фелисите, милая моя Фелисите. Ванна раз в месяц, и то летом, в медном корыте. Но лицо, руки и ноги она моет каждый день. Фелисите, всегда прячущая тело до шеи и запястий, закутанная в толстые шерстяные одежды, которые не стираются месяцами или годами, воняющая, как все, искусанная вшами, как все, страдающая от чесотки.

И все глупые поверья и убеждения, что чистота может убить, что вода может вызвать простуду и принести чуму, открытые окна могут привести к смерти, что вши и блохи, мухи и грязь, и болезни - все это Божье наказанье за грехи на земле.

Блохи, мухи, свежая солома каждую весну, но каждый день - в церковь, а в воскресенье дважды, чтобы выслушать Слово, вкладываемое в вас: ничто не важно, кроме Бога и спасения.

Рожденная в грехе, живущая в стыде, обреченная на жизнь в аду, вымаливающая прощение и спасение, Фелисите столь предана Богу и так полна страха перед ним и так стремится на Небо. Потом идет домой обедать. Снимает кусок мяса с вертела и, если он падает на пол, поднимает его, стирает грязь и ест, если собаки не успеют схватить первыми, но всегда бросает им кости. Отбросы все на полу, откуда выметаются и выбрасываются на дорогу. Спит чаще всего в том, в чем ходит днем, и чешется, как собака, все время чешется. Стареет такой молодой и так безобразна уже в молодости, а умрет совсем молодой. Фелисите. Сейчас ей двадцать девять, поседела, осталось уже мало зубов, старая, морщинистая и худая.

- Раньше времени, бедняга. Боже мой, как бессмысленно, - выкрикнул он в ярости, - все уходит даром!

- Нан дес ка, Анджин-сан? - сказали сразу обе женщины, выражение их лиц изменилось.

- Извините... просто... вы такие чистые, а мы такие грязные и все так впустую, бесчисленные миллионы, многие поколения, я тоже, вся моя жизнь... и только потому, что мы не знаем ничего лучше! Боже мой, как безнадежно! Эти священники - они образованные люди и наши учителя, ведут все обучение, всегда во имя Бога, грязь во имя Бога... Это правда!

- О, да, конечно, - успокаивающе сказала Марико, тронутая его страданием, - ради Бога, не расстраивайтесь так сейчас, Анджин-сан. Вот завтра...

Кику улыбалась, но была очень недовольна собой. "Тебе следовало быть более осторожней, - сказала она себе. - Какая глупость, глупость! Ты нужна Марико-сан! Теперь ты позволила загубить вечер, и все волшебство ушло, ушло, ушло! "

Действительно, тяжелое, почти осязаемое желание, захватившее их всех, исчезло. "Может быть, это как раз и хорошо, - подумала она. - По крайней мере Марико и Анджин-сан будут благоразумны еще одну ночь. Бедные, бедные. Так печально". Она смотрела, как они разговаривали, потом почувствовала, что в их тоне что-то изменилось.

- Сейчас я должна уйти от тебя, - сказала Марико на латыни.

- Давай уйдем вместе.

- Я прошу тебя остаться. Ради тебя и ее. И меня, Анджин-сан.

- Я не хочу этого подарка, - сказал он, - я хочу тебя.

- Я принадлежу тебе, Анджин-сан. Пожалуйста, оставайся, я умоляю тебя, и знай, что сегодня ночью я твоя. Он не настаивал на том, чтобы она осталась.

После ее ухода он лег на спину, положил руки под голову и стал смотреть в окно на ночной сад. Дождь хлестал по черепице, с моря порывами долетал легкий ветерок.