Кобо Абэ - Стена

Трудно было предположить, что визитная карточка и Ёко до сих пор в зоопарке. Ну а вдруг? Да и никакой другой цели у меня не было, вот я и не мог заставить себя уйти. Несколько раз начинала кружиться голова, и я вынужден был останавливаться. С утра я ничего не ел и, видя, как дети набивают рот рисовыми колобками, почувствовал себя несчастным.

Пестрый людской поток постепенно редел. Мусорные ящики, указатели, скамейки выцветали, точно выброшенные на берег сухие ракушки. Я уселся на вытоптанном газоне, обхватив руками колени.

Вдруг прямо перед собой я увидел скамейку. На ней, тесно прижавшись друг к другу, сидели молодые мужчина и женщина. Это были визитная карточка и Ёко. Странно, совершенно необъяснимо, как визитной карточке, обыкновенному кусочку бумаги, удавалось казаться человеком. Собрав нервы в кулак, я весь сосредоточился на этом крохотном пространстве — все остальное, будто став прозрачным, уплыло из моего поля зрения — и, тихо подкравшись, услышал их разговор.

— И все же, — говорила Ёко, — люди, возможно, скажут о нас, что мы совершили падение, что в наших отношениях есть нечто неестественное.

Я был потрясен. Из слов Ёко выходило, что она не причисляет себя к людям, — странно, почему она так говорит? Неужели даже Ёко, соблазненная визитной карточкой, стала моим врагом? Нет, Ёко, безусловно, человек — это видно невооруженным глазом. В таком случае, неужели она не понимает, сколь комично то, что она говорит? Грусть сродни страху заволокла мое сердце, покрыла его ледяной коркой. Как трудно не дать словам сорваться с губ — у меня было чувство, будто я откусил себе язык. Немного переждав, я осторожно, стараясь подражать кошке, шаг за шагом приблизился к ним почти вплотную и на этот раз услышал голос визитной карточки:

— Я все равно не теряю надежды. Неужели мнение людей так много значит для тебя?

— Как прекрасно то, что вы говорите, — ответила Ёко.

— Видишь ли, эту проблему следует рассматривать философски. — Визитная карточка лопалась от гордости.

— Поскольку говорите это вы, значит, так оно и есть на самом деле... — Это действительно сказала Ёко, причем каким-то отвратительным тоном.

Я почувствовал, как почва уходит у меня из-под ног.

Немного помолчав, визитная карточка стала объяснять свою философию:

— Видишь ли, человек творит добро одним тем, что не жаждет делать зло, — нет, иначе: творит зло одним тем, что не жаждет делать добро... может быть, так? Все равно, и так и эдак подходит, — когда речь идет о подобных пустяках, никакой разницы нет. Эти отвратительные людишки будут говорить о нашем падении, о ненормальности наших отношений — в общем, все, что есть на свете дурного, будут приписывать нам. Но нас не проведешь. Все это для них не более чем предлог, чтобы избежать ответственности за свою неполноценность. Рай для бездельников, мир, где уничтожена грань между необходимостью и случайностью, — жалкие потуги подлецов прикрыть все это перекладыванием ответственности на нас. Добропорядочные мужчины, добропорядочные женщины поглощены одним — ожиданием Страшного суда. В годы войны слабаки, не способные на сопротивление, жаждали одного — потери рассудка. Голодающие, встав утром, проклинают наступающий день и тоскуют по вечной ночи. Стоящие на краю гибели верят в демонов. Лишенные жизненных сил чахоточники слагают легенды о дьяволах... Ну что за идиоты! Превратив в реальность эти жалкие мечты, мы отдаем их подлецам, заставить их сказать «да» — вот в чем наше возмездие.

— О-о! — послышался удивленный возглас Ёко. — Философия — одно это слово способно вызвать волнение.

Визитная карточка смущенно, что ей совсем не было свойственно, ответила:

— Правильно, философия в некотором роде — поэзия.

Как раз в эту минуту я, сделав еще один шаг, оказался прямо за спиной визитной карточки. Готовый броситься на нее, я затаил дыхание и подался вперед. И тут моя одежда стала точно жестяной, и я, не в состоянии разогнуться, застыл в согнутом положении.

Как я и ожидал, визитная карточка обернулась. Вызывающе улыбаясь, она толкнула Ёко коленом — мол, пошли. Они встали, посмотрели на меня и, переглянувшись, рассмеялись. Моя поза действительно была комичной. Я изо всех сил старался сохранить достоинство, но, скрюченный в три погибели, не мог даже пошевелиться. От сознания своего позора я покрылся потом, но все же нацепил на лицо маску безразличия.

— Человек-утка, а? — сказала Ёко.

От этих слов поясницу сковало еще больше.