— Товарищ капитан! Товарищ капитан! Умоляю вас! Воскресите Машу! Воскресите Машу.
От этих слов врач поник головой, подполковник заскрипел зубами: «Это не шок, а чок!», и только лейтенант Болдырев не отвёл глаз: смотрел, как болтается в объятиях мужа безжизненная рука Маши.
Однако подполковник Пепелюга был человеком действия. Он приказал сержантам:
— Взять лейтенанта Румянцева! Он арестован. Мёртвое тело положить на постель, на полу ему не место. И убрать эти чёртовы лепестки! Откуда они только взялись! Это не всё. Забрать его гражданское барахло. Оно должно быть в шкафу. Действуйте!
Когда сержанты выполнили его приказания, подполковник молвил:
— Уходим!
И вышел первым.
— Не разлучайте меня с Машей! Я хочу остаться здесь! — закричал лейтенант Румянцев, пытаясь выкрутиться из цепких сержантских рук. Но его крепко держали.
На улице подполковник Пепелюга подозвал участкового. Впрочем, тот сам подскочил к нему.
— Мы всё выяснили. Это несчастный случай. Не возражать пустыми словами! — рявкнул он и продолжал: — Мёртвое тело отправить в городской морг, чтоб не смущало людей. Машину я пришлю. Вызов родителей и похороны за наш счёт…
В толпе раздались крики:
— И душегубство тоже за ваш счёт! Проклятый спецназ! Пегие убийцы!
Две-три старушки мелко-мелко крестились на пустой дверной проём, пришепетывая:
— Никто как Бог… Его благая воля…
Сержанты медленно протискивали лейтенанта Румянцева через толпу.
— Вот убийца! — кричали на него.
Один сержант буркнул под нос:
— Он не убийца. Он несчастный случай.
— А почему ему скрутили руки?
Сержант снова пробурчал:
— Если бы его не скрутили, так он бы всех вас пострелял.
Кто услышал, тот отшатнулся.
Подполковник Пепелюга надвинулся на участкового и процедил сквозь усы:
— Власть, успокой народ.
Участковый огрызнулся:
— Как я его успокою, если ничего не знаю, кроме того, что услышал от вас.
Подполковник снова процедил:
— Для младшего лейтенанта милиции ты знаешь достаточно. Действуй, и схлопочешь лейтенанта. Моё слово — олово.
И спецназ уехал. По дороге подполковник хлопнул лейтенанта Болдырева по плечу и сказал:
— Я не буду против, если ты сотрёшь с его пистолета свои отпечатки и сдашь оружие по форме.
Тот облегчённо вздохнул.
По прибытии в часть подполковник вызвал арестованного к себе. Арестованный с угрюмым лицом — светились одни глаза — вошёл в кабинет. Сопровождающие сержанты остались за дверью.
— Садись, лейтенант, — разрешил подполковник. — Как же так, лейтенант, — сказал подполковник, — ты шлёпнул свою жену, как ту прошлогоднюю муху?
— Я не шлёпнул Машу, — возразил лейтенант, — она хотела умереть от моей руки, так и сказала, а я не мог отказать. Вот и вышло — убил.
— Любил — убил. Не понимаю. Ты можешь мне объяснить?
— Этого никто никому не может объяснить, товарищ подполковник. Я люблю. Я убил по любви. И остался один… В голове гудит, в сердце печёт. Такая тоска!
И он зарыдал. Подполковник поморщился.
— Не распускай нюни, лейтенант. Ты же мужчина.
Когда Николай всхлипнул в последний раз, подполковник спросил:
— Скажи, как на духу. Почему ты не застрелился? Ты бы этим весь узел развязал.
— Я офицер, — ответил Николай, — стреляться на службе считаю за позор, да у меня и времени не было. Вы так быстро приехали.
«Ну-ну, — подумал подполковник, — он всё-таки чок», а вслух произнёс:
— Мы приехали через полчаса, да и после выстрела у тебя целых три минуты было.
— Вы приехали через полчаса? — лейтенант вздрогнул и потупился. А подполковник задумчиво проговорил:
— Служба — это хорошо, и долг офицера тоже. Хотя чего не бывает даже с доблестным офицером…
Лейтенант Румянцев начал о чём-то догадываться.
— Что будет со мною дальше, товарищ подполковник?
Тот отвалился на спинку командирского кресла, прищурился и процедил:
— А дальше, лейтенант, загудишь ты без чести и доблести в одно непроницаемое заведение.
— В тюрьму?
— Хуже.
Лейтенант Румянцев всё понял. Встал и сказал:
— Я готов.
— Ещё не готов, — сказал подполковник и кликнул конвой. — Увести лейтенанта Румянцева и дать ему переодеться по гражданке. Да не забудьте накормить его.
Переодеваясь в гражданское, лейтенант Румянцев обнаружил в пиджаке забытую заначку — сторублёвку. Свернул её в узкую трубочку и просунул в прорезь трусов вдоль резинки.
В это время подполковник Пепелюга звонил своему старому знакомцу, главному психиатру секретной клиники. Его разговор подслушал проходящий лейтенант Болдырев. Он остановился у двери. И вот что он услышал.
Читать дальше