Мустафа Махмуд - Паук

Я кратко записал то, что он говорил. Когда он умолк, я поднял голову и увидел, что он вдруг медленно накренился, прикрыв глаза рукой. Спустя несколько мгновений он уже был без сознания, дыхание его стало тяжелым и учащенным, он что-то бормотал. Зрачки у него расширились, точно от ужаса, конечности свело судорогой, они напряглись, став точно железными. Я поспешил ему на помощь, но тут заметил, что руки и ноги его постепенно обмякли, он медленно закрыл глаза и стал говорить четко и ясно. Но говорил он не по-арабски. Я легко определил, что это был испанский язык. Находясь без сознания, он говорил на достаточно правильном испанском языке о каком-то своем друге, тореадоре по имени Дон Себастьян Камильо. Казалось, он вот-вот заплачет. Голос его становился все слабее, пока не перешел в шепот, еле уловимый вздох. Потом он замолчал, все лицо его было в слезах.

Я в полном недоумении смотрел на него, потрясенный этим странным происшествием. Спустя несколько минут он открыл глаза и посмотрел на меня так, будто вернулся из какого-то другого мира. Потом взгляд его обрел проблески разума. Он нежно взял меня за руку, извиняясь каким-то неуверенным голосом:

- Вы сами видели. Это был приступ.

Его дыхание стало ровнее, и он продолжил со слезами в голосе, в отчаянии разведя руками:

- Эти приступы случаются вот так, где угодно, совсем неожиданно.

Я спросил его:

- Вы получили диплом инженера в Испании?

Мой вопрос удивил его.

- Нет. Я учился в Египте. Я никогда не уезжал из Каира.

- И никогда не учили испанского? - спросил я с удивлением.

- Я ни слова не знаю по-испански, - ответил он с не меньшим удивлением. - Но почему вы спрашиваете об этом? - спросил он с явным беспокойством.

- Потому что все это время, пока длился ваш приступ, вы говорили по-испански.

Было видно, что он совершенно не понял моих слов, он растерянно смотрел на меня. Судя по всему, он ничего не помнил о том, что происходило с ним во время приступа. Я записал в карту свои наблюдения по поводу этого странного нервного приступа. Он нетерпеливо ерзал на месте, несомненно, испытывая крайнее любопытство.

То, что я видел, не было ни мигренью, ни опухолью мозга. Случай был совершенно неясным, с таким я столкнулся впервые. В тот день я больше не смог принять ни одного пациента. Мне никак не удавалось отвлечься от мыслей об этом удивительном происшествии. Я всячески пытался думать о чем-нибудь другом, но снова и снова возвращался к размышлениям о Рагибе Дамиане.

Вернувшись домой, за ужином я продолжал думать о нем. Ночь я провел без сна, размышляя об этой чрезвычайно странной истории. Разве такое возможно? Разве можно прекрасно знать язык, никогда не изучая его? А если это говорил не он? Но тогда кто же? Как два человека могли существовать в одном теле? Уж не бесом ли он одержим, как думают некоторые суеверные глупцы? Непостижимо. Подобные суеверия вообще неуместны в атомный век. Я абсолютно не верил в духов. Благодаря учебе, я усвоил, что все реальное постигается при помощи органов чувств. И то, что невозможно увидеть, услышать, обонять или осязать, просто не существует. У жизни - свой распорядок, свои законы, свои предпосылки и выводы, свои причины и следствия. И в ней совершенно нет места догадкам и интуиции, связанными со всякими суевериями и несуществующими духами. Мы живем в логическом и рациональном мире. Все, что происходит вокруг нас, поддается статистическим описаниям, может быть сведено к уравнениям, исследовано, прогнозируемо, предсказуемо. У нас нет места суеверным россказням. Я яростно противостоял такого рода обману. Но на самом деле, в глубине души я испытывал некоторое беспокойство. Я чувствовал, что в этом была не вся правда. Да, в мире существует так много непонятного!

Вот этот маленький транзистор, который лежит у меня на коленях, он не больше спичечной коробки, а способен улавливать слова, носящиеся в воздухе. Эти слова разворачиваются на волнах в пространстве. И до того, как я включу транзистор, эти волны заполняют пространство вокруг меня - невидимо, неслышимо, неосязаемо. До изобретения этой маленькой волшебной коробочки пространство было насыщено этими нескончаемыми волнами, которые не были понятны и видны. Но разве это означает, что все это было несуществующей выдумкой и бредом? Как правило, мы признаем существование только тех предметов, которые мы видим и осязаем. Какая иллюзия! Мы видим и понимаем так мало в этом мире! Малейшее перемещение указателя на транзисторе позволяет мне отчетливо получать радиосигналы с различных передатчиков. Если бы мне был известен их код, то я мог бы расшифровать их. А поскольку код мне неизвестен, то эти сообщения кажутся мне лишь потоком звуков. Я опять передвигаю указатель и слышу какое-то потрескивание. Но ведь это может быть и языком, шифр которого мне не известен. Пришедшая мне на ум мысль почему-то пугала меня. На улице была гроза. А я спрашивал себя, действительно ли я слышал гром и не было ли это каким-то языком или знаками, подобными азбуке Морзе, имеющими определенный смысл и ключ. Да, кто знает? Может быть, это какой-то космический язык, отдельные слова, слова, которые нам не дано расшифровать.