Густав Майринк - Белый Доминик

Можно сказать, что душа не терпит, когда мы ради нее страдаем больше, чем м можем перенести.

- А что следует понимать под "оживлением правой руки" - спрашиваю я. Это общее начало духовного развития или это служение какой-то определенной цели?

Мой отец задумался на некоторое время.

- Как тебе это объяснить? Об этом можно говорить только при помощи образов. Как и все телесные формы, члены нашего тела - лишь символы некоторых духовных понятий. Правая рука - это символ мастерства, действия, созидания. Когда наша рука становится духовно живой, это означает, что мы стали созидате- лями, творцами и в потустороннем, тогда как раньше мы пребывали там лишь во сне.

Так же дело обстоит с "речью", "письмом" и "чтением". Го- ворить, с земной точки зрения, - это что-то сообщать или чем- то делиться. Сделает ли из этого свои выводы тот, к кому мы обращаемся, зависит только от него самого. С духовной речью дело обстоит совершенно иначе. Здесь не может быть никакого сообщения. Потому что, кому мы должны что-то сообщать - ведь "я" и "ты" там одно и то же?

Говорить в духовном смысле значит творить. Это магическое вызывание явления. "Письмо" здесь на земле - это преходящая и относительная фиксация какой-то мысли. А в "потустороннем" письмо - это высечение мысли в скале вечности. "Читать" здесь, на земле, означает улавливать смысл написанного. "Чте- ние" там, в потустороннем - это постижение великого неизмен- ного закона и действование согласно нему во имя единой гармо- нии! Но я думаю, мой милый мальчик, что, пока ты еще не совсем выздоровел, мы не должны говорить о таких труднодос- тупных вещах!

- А не расскажешь ли ты мне о моей матери, отец? Как ее звали? Я ведь ничего не знаю о ней! - вдруг сорвался вопрос с моих губ. Только когда было уже поздно, я заметил, что разбе- редил рану в его сердце.

Он беспокойно заходил по комнате и речь его стала отры- вистой. - Мое дорогое дитя, избавь меня от того, чтобы оживлять прошлое! Да, она любила меня. Да, я знаю это. А я... а я любил ее так несказанно... Со мной произошло то же, что и со всеми нашими предками. Все, что связано с женщиной, было для нас, мужчин из рода фон Йохеров, роковой пыткой. В этом не были виноваты ни мы, ни наши матери.

Кроме того, как ты знаешь, у нас всегда рождается только один сын, и на этом наш брак заканчивается, как будто в этом и состоит его единственный смысл.

Никто из нас не был счастлив в браке. быть может, потому, что все наши жены были или слишком молоды, как моя, или зна- чительно старше нас. Между нами никогда не было телесной гар- монии, и годы все более и более разделяли нас. Почему она уш- ла от меня? Если бы я только это знал! Но я не хочу... я не хочу этого знать!

Обманывала ли она меня? Нет! Я бы это почувствовал! Я бы это чувствовал и сейчас. Я могу только предполагать. Видимо, в ней проснулась любовь к кому-то другому, и когда она поня- ла, что не может изменить своей роковой судьбы и изменить мне, она предпочла покинуть меня навсегда и умереть.

- Но почему она меня подкинула, отец?

- Я нахожу этому только одно объяснение: она была фанатич- но верующей католичкой и рассматривала наш духовный путь как дьявольский соблазн, хотя она никогда об этом прямо не гово- рила. Она хотела предохранить тебя от этого, а это произошло бы только в том случае, если бы она навсегда вывела тебя из-под моего влияния. Ты не должен сомневаться в том, что ты - мой настоящий сын. Никого бы другого ни при каких обстоя- тельствах она не назвала бы Христофором, и уже одно это для меня достаточное доказательство того, что ты не сын какого-то другого человека.

- Отец, скажи мне еще только одно: как ее звали? Когда я думаю о ней, я хотел бы произносить ее имя.

- Ее звали... - голос моего отца сорвался, как если бы слово застряло у него в горле...

- Ее имя... ее звали... Офелия...

Наконец-то я снова могу выходить на улицу. Но однако, мой отец сказал, что я не должен больше зажигать фонари - ни сей- час, ни потом.

Я не знаю, почему.

Как и раньше, до меня, это делает теперь служитель го- родской ратуши. Первое, куда я направляюсь с трепещущим сердцем, это к окну на террасе. В доме напротив все шторы опущены. После долгого, долгого ожидания я встречаю ста- руху, которая прислуживала у соседей, и выспрашиваю у нее все. Да, все, что я смутно чувствовал и чего я так боялся, стало реаль- ностью! Офелия покинула меня! Старуха сказала мне также, что вместе с Офелией в столицу уехал и актер Парис.

Теперь я знаю также, почему я подписал вексель: память вернулась ко мне. Он обещал мне, что Офелия не поступит в те- атр, если я раздобуду для него денег.