Габриэль Маркес - Недобрый час

- Как летит время, - сказал падре, а потом, давая понять, что торопится, повернулся к Тото Висбалю. - Хочу попросить вас о любезности: пусть Мина с завтрашнего дня последит за мышеловками. Тринидад, - объяснил он Мине, - с субботы больна.

Тото Висбаль не возражал,

- Только время тратить попусту, - вмешалась слепая. - Все равно в этом году конец света.

Мать Мины положила старухе на колено руку, чтобы та замолчала, однако слепая ее руку сбросила.

- Бог наказывает суеверных, - сказал священник.

- Написано, - не унималась слепая, - кровь потечет по улицам, и не будет силы человеческой, которая сможет ее остановить.

Падре обратил к ней полный сострадания взгляд. Она была очень старая, страшно бледная, и казалось, что ее мертвые глаза проникают в самую суть вещей.

- Будем тогда купаться в крови, - пошутила Мина.

Падре Анхель повернулся к ней и увидел, как она с иссиня-черными волосами и такая же бледная, как ее слепая бабушка, вынырнула из облака лент и разноцветной бумаги. Она казалась аллегорической фигурой из живой картины на какой-нибудь школьной вечеринке.

- Воскресенье, а ты работаешь, - упрекнул он ее.

- Я уж ей говорила, - снова вмешалась слепая. - Дождь из горячего пепла просыплется на ее голову.

- Бог труды любит, - с улыбкой сказала Мина.

Падре по-прежнему стоял, и Тото Висбаль, пододвинув табуретку, снова предложил ему сесть. Он был тщедушный, с суетливыми от робости движениями.

- Спасибо, - отказался падре Анхель, - я спешу, а то комендантский час застанет меня на улице.

И, обратив наконец внимание на воцарившуюся в городке мертвую тишину, добавил:

- Можно подумать, что уже больше восьми.

Только сказав это, он понял: после того как камеры пустовали почти два года, Пепе Амадор опять за решеткой, а городок снова на милости трех убийц. Поэтому люди уже с шести сидят по домам.

- Странно, - казалось, падре Анхель разговаривает сам с собой. - В такое время как теперь - да это просто безумие!

- Рано, или поздно это должно было случиться, - сказал Тото Висбаль. Страна расползается по швам.

Он проводил падре до двери.

- Листовки видели?

Падре остолбенел.

- Снова?

- В августе, - заговорила слепая, - наступят три дня тьмы.

Мина протянула старухе начатый цветок.

- Замолчи, - сказала она, - и кончи вот это.

Слепая ощупала цветок и стала доделывать его, продолжая в то же время прислушиваться к голосу священника.

- Значит, опять, - сказал падре.

- Уже с неделю как появились, - сказал Тото Висбаль. - Одна оказалась у нас, и неизвестно, кто ее подсунул. Сами знаете, как это бывает.

Священник кивнул.

- Там написано: как было, так все и осталось, - продолжал Тото Висбаль. - Пришло новое правительство, обещало мир и безопасность для всех, и сначала все ему поверили. Но чиновники остались такими же, как были.

- А разве неправда? - сказала мать Мины. - Снова комендантский час, и опять эти три убийцы на улице.

- Обо всем этом написано, - подала голос слепая.

- Чепуха какая-то, - задумчиво сказал падре. - Ведь положение теперь другое. Или, по крайней мере, - поправил он себя, - было другим до сегодняшнего вечера.

Прошло несколько часов, прежде чем он, лежа без сна в духоте москитной сетки, спросил себя, не стояло ли время на месте в течение всех девятнадцати лет, которые он провел в этом приходе. Перед своим домом он услышал топот сапог и звон оружия, предшествовавшие в другие времена винтовочным выстрелам. Только на этот раз топот стал слабеть, вернулся через час и удалился снова, а выстрелы так и не прозвучали. Немного позже, измученный бессонницей и жарой, он понял, что уже давно поют петухи.

IX

Матео Асис попытался установить по крикам петухов, который час. Наконец его, словно на волне, вынесло в явь.

- Сколько времени?

Нора Хакоб протянула в полутьме руку и взяла с ночного столика часы со светящимся циферблатом. Ответ, который она должна была дать, разбудил ее совсем.

- Полпятого, - сказала она.

- Дьявол!

Матео Асис соскочил с постели, однако головная боль и металлический вкус во рту заставили его умерить стремительность своих движений. Он нащупал в темноте ногами ботинки.

- Еще чуть-чуть, и меня бы застал рассвет, - сказал он ей.

- Вот бы хорошо было, - отозвалась она и, включив ночник, снова увидела его знакомый хребет с выступающими позвонками и бледные ягодицы. - Тогда тебе пришлось бы просидеть здесь до завтра.

Она была совсем нагая, край простыни едва прикрывал ее пах. При свете лампы голос ее терял свое спокойное бесстыдство.