Габриэль Маркес - Недобрый час

Перед началом фильма показали рекламные диапозитивы. Несколько минут сумрак колебали приглушенный шепот, топот ног и короткие смешки. На алькальда напал вдруг страх, и он подумал, что этот приход зрителей в темноте, по сути дела, настоящее восстание против жестких правил, установленных падре Анхелем.

Владельца кинотеатра, когда тот проходил мимо, алькальд узнал по запаху одеколона.

- Разбойник, - прошептал алькальд, хватая его за руку, - придется тебе платить специальный налог.

Смеясь сквозь зубы, владелец кинотеатра сел рядом.

- Картина вполне подходящая, - сказал он.

- По мне, так лучше бы все картины были неподходящие, - сказал алькальд. - Высокоморальные фильмы - самые скучные.

Несколько лет назад к колокольной цензуре относились не особенно серьезно, но каждое воскресенье во время большой мессы падре Анхель называл

- Выручала задняя дверь, - сказал владелец кино.

Алькальд, глаза которого уже следили за кадрами старого киножурнала, заговорил, делая паузы каждый раз, когда на экране появлялось что-нибудь интересное.

- В общем, разницы пет, - сказал он. - Священник не дает причастия женщинам в платьях с короткими рукавами, а они все равно продолжают ходить без рукавов и только надевают фальшивые длинные, когда идут к мессе.

После журнала дали анонс фильма следующей педели. Они молча досмотрели его до конца, и тогда владелец кинотеатра наклонился к алькальду.

- Лейтенант, - прошептал он ему на ухо, - купите у меня это хозяйство.

Алькальд не отрываясь смотрел на экран.

- Нет смысла.

- Для меня, - сказал владелец кинотеатра. - А для вас будет золотое дно. Разве не понимаете? К вам священник со своим трезвоном не сунется.

Подумав, алькальд ответил:

- Заманчиво.

Однако никакими обещаниями связывать себя не стал, положив ноги на скамью впереди, он углубился в перипетии запутанной драмы, которая, решил он в конечном счете, не заслуживает и четырех ударов колокола.

Выйдя из кино, он зашел в бильярдную, где в это время разыгрывалась лотерея. Было жарко, из приемника лилась нестройная музыка. Алькальд выпил бутылку минеральной воды и пошел спать.

Он шел, ни о чем не думая, по берегу. Слушая глухое урчанье поднявшейся реки, он ощущал в темноте исходивший от нее запах большого зверя. Уже у себя дома, перед дверью спальни, он вдруг остановился, отпрянул назад и выдернул из кобуры револьвер.

- Выходи на свет, - приказал он, - или я тебя выкурю.

Из темноты прозвучал нежный голосок:

- Лейтенант, нельзя быть таким нервным.

Он стоял не двигаясь, готовый выстрелить, пока та, которая скрывалась внутри, не вышла на свет и он не узнал ее. Это оказалась Кассандра.

- Ты была на волосок от смерти, - сказал алькальд.

Он велел ей вернуться с ним в спальню. Довольно долго Кассандра говорила о разном, перескакивая с одной темы на другую. Она уже сидела в гамаке, сбросила, разговаривая, туфли и теперь с веселой развязностью рассматривала у себя на ногах покрытые огненно-красным лаком ногти.

Сидя напротив и обмахиваясь фуражкой, алькальд корректно поддерживал разговор. Он снова курил. Когда пробило двенадцать, она откинулась в гамаке на спину, протянула к нему руку в позвякивающих браслетах и легонько ущипнула за нос.

- Уже поздно, малыш, - сказала она. - Погаси свет.

Алькальд улыбнулся.

- Я звал тебя не для этого, - сказал он.

Она не поняла.

- На картах гадаешь? - спросил алькальд.

Кассандра села.

- Конечно, - сказала она.

И потом, уже сообразив, надела туфли.

- Только у меня нет с собой колоды, - сказала она.

- Бог помогает тому, кто сам себе помогает, - улыбнулся алькальд.

Он вытащил из глубины сундука захватанную колоду карт. Она серьезно и внимательно оглядела каждую карту с обеих сторон.

- Мои лучше, - сказала она. - Но все равно, самое важное - это как они лягут.

Алькальд пододвинул столик и сел напротив; Кассандра начала раскладывать карты.

- Любовь или дела? - спросила она.

Алькальд вытер вспотевшие ладони.

- Дела, - сказал он.

VI

Под карнизом флигеля, где жил священник, укрылся от дождя бездомный осел и всю ночь бил копытами в стену спальни. Ночь была беспокойная. Только на рассвете падре Анхелю удалось наконец заснуть по-настоящему, а когда он проснулся, у него было такое чувство, будто он весь покрыт пылью. Уснувшие под дождем туберозы, вонь отхожего места, а потом, когда отзвучали пять ударов колокола, также и мрачные своды церкви казались измышленными специально для того, чтобы сделать это утро тяжелым и трудным.