Алан Маршалл - Я умею прыгать через лужи

Местные власти разрешили пасти на дорогах только скот с медными жетонами на шее; каждый жетон стоил двадцать пять шиллингов и давал право целый год пасти животное у дорог.

Летними ночами, когда лошади и коровы шли па водопой к придорожному водоему, позвякивание цепочек, которыми прикреплялись жетоны, слышалось издалека. Вдоль дорог, разветвлявшихся от места водопоя на протяжении многих миль, бродили небольшие стада коров и табуны лошадей; животные обнюхивали пыльную землю в поисках корней, съедали сухой конский навоз, оставшийся на дороге после лошадей, кормленных сечкой. Каждое стадо держалось обособленно, всегда двигаясь по одним и тем же дорогам, всегда обшаривая одни и те же лужайки. По мере того как засуха продолжалась и жара делалась все более невыносимой, стада и табуны становились все малочисленное. Каждый день слабейшие спотыкались и падали, а другие обходили облако пыли, указывавшее на тщетные усилия животного подняться; оставшиеся в живых все шли и шли, медленно волоча ноги, опустив головы, пока жажда не заставляла их повернуть и снова пуститься в долгий обратный путь к месту водопоя.

Вдоль дорог, по которым двигался скот, на ветвях эвкалиптов покачивались сороки, разевая клювы; вороны, завидя умирающее животное, собирались стаями, каркая и кружась; и над всем этим, над лишенной травы землей, застилая горизонт, висела угрожающая завеса лесного пожара, стоял запах горящих эвкалиптовых листьев.

Каждое утро фермеры обходили свои выгоны, поднимая упавших животных.

- Я потерял еще трех прошлой ночью, - говорил отцу проходящий мимо фермер. - Сегодня, верно, еще пара свалится.

Целые стада молочного скота погибали на арендованных выгонах. Коровы лежали на боку, и земля у их копыт была вся в серпообразных выбоинах свидетельство тщетных попыток животных подняться. День за днем под палящим солнцем они силились встать... а пыль висела над ними и растворялась в воздухе. И далеко за выгоном слышалось их тяжелое дыхание и глубокие вздохи, порой тихие стоны.

Фермеры, надеясь на дождь, ожидая чуда, которое спасет их, так и оставляли животных лежать по многу дней. Когда уже видно было, что корова вот-вот умрет, хозяин ударами убивал ее и переходил к более выносливым животным, которые делали тщетные попытки встать, то и дело поднимая и снова роняя тяжелую голову, широко открывая немигающие глаза.

Фермеры обвязывали этих коров веревками, поднимали их с помощью лошадей, подпирали с боков досками, поддерживали их в вертикальном положении своими сильными плечами, пока животное не оправлялось настолько, чтобы стоять самостоятельно и прожить еще день.

Мужчины, прислонившись к воротам, глядели на пылающие солнечные закаты, а за спиной у них стояли открытые настежь сараи с пустыми кормушками; за постройками на выгонах чернела оголенная земля. В часы, когда привозили письма и газеты, фермеры собирались у здания почты, рассказывали друг другу о своих потерях, обсуждали, как достать денег, чтобы купить сена, как продержаться до дождей.

Отец переживал трудные дни. Он как раз объезжал несколько лошадей миссис Карузерс, и они находились у нас все время. Миссис Карузерс присылала сечку для прокорма животных. Раз в неделю Питер Финли оставлял четыре мешка у наших ворот; отец брал пригоршню сечки, пересыпал из одной руки в другую, выдувая ртом солому, пока на ладони не оставалась маленькая горстка овса. Чем больше оказывалось овса, тем довольнее был отец...

- Хороший корм, - говорил он.

Наполняя из мешка ведра, сделанные из керосиновых бидонов, он просыпал много сечки на пол сарая. Каждый вечер приходил отец Джо с кухонной щеткой и сумкой для отрубей, тщательно сметал всю сечку с пола и уносил домой. Он старался хоть как-нибудь прокормить свою корову и лошадь. Сечка стоила фунт стерлингов за мешок, да и то достать ее было трудно, а отец Джо получал всего один фунт в неделю и, конечно, не мог покупать корм по такой цене. Джо ходил в заросли за травой, росшей на болотах, но болота высыхали, и трава вскоре исчезла.

Мы с Джо все время говорили о лошадях, которые лежали на земле. Мы терзали себя мучительными описаниями медленных смертей на выгонах, в зарослях, везде вокруг нас.

По какой-то необъяснимой причине смерть животных на выгонах не действовала на нас так удручающе, как смерть бродячего скота. Лошади и коровы на дорогах казались нам одинокими, покинутыми, обреченными на смерть, тогда как животные на выгонах имели хозяев, которые заботились о них.