Константин Федин: Пастух

— А ртом можешь? — спросила Проска.

Она сидела поодаль, закопав нога в желто-красный ворох сухих листьев и обняв колени.

Ларион смотрел куда-то поверх Проскииой головы и скучно, редко мигал.

Он приложил листок к губам, всосал в рот воздух, листок щелкнул, Ларион отвернулся от Проски.

— Небось прежде не отворачивался, — сказала она. — Ты теперь все одно у меня в руках, чего хочу, то и сделаю.

— Видал я таких, — ответил Ларион, — ничего не сделаешь.

— Пойду объявлю, что ты в меня из нагана стрелял.

— Какой мне расчет в тебя стрелять?

— Твой расчет вся деревня знает! К Таньке сватаешься, а я поперек дороги, брюхата. Фершал враз сказал: это, говорит, тебя из нагана ранили.

— Ты со всеми парнями путалась, какое мне дело?

Проска, вскочив на ноги, подбежала к Лариону. Тот уперся в нее мутными глазами, снял свою кепочку, погладил стриженый затылок, спросил:

— А что?

Тогда Проска тихо сказала ему:

— Сволочь ты лопоухая!

Затянула потуже узел платка и пошла прочь.

— Я своего добьюсь! — крикнул он вдогонку Ларион.

Она, не оглядываясь, шла молча, напрямик, но заросшему мхами болоту, и из-под ступней ее, пробиваясь между пальцев, били вверх холодные темные струйки воды…

Она словно махнула на все рукой. Отчаянной, забубенной веселости в ней прибавилось, но ни смех ее, ни песни не веселили больше никого.

В богатом дворе справляли как-то свадьбу, хозяин женил сына. Дом крепко держался старинки, мужик соблюдал весь свадебный обычай строго и пристально. Жених не перечил отцу, брал невесту, какую сосватали, брал против своей воли.

Тогда прошел в Кочанах слух, что у жениха есть зазнобушка и что это Проска приворожила к себе молодца. Она только озорно посмеивалась да поглядывала на чужого суженого, точно на своего милого, нарочно жалобно распевая:

В канун венчанья Проска пошла не на девичник к невесте, а на пирушку к жениху. В эту ночь — по старине — в жениховой избе девкам быть не положено, приходят только бабы — плясать, обхаживать гостей. А в гостях сидят сваты, женихова родня да товарищи.

Бабы собрались молодые, больше из солдаток, бывалые — таких и надо в эту ночь разгула, последнюю холостую ночь жениха. Изба кружилась в вихре песен, топота и свиста, в вихре красных, голубых, малиновых повязок и лент, в блеске стеклянных бус, серебра кокошников, в пламени кумача. Сквозь грохот и посвист (бабы свищут в пальцы, по-разбойничьи) буйным визгом прорывались обрывки смачных, то каких-то оголенных, то вдруг обстоятельных хозяйственных слов:

Обхаживая гостя, бабы вились круг него, словно ведьмы, скаля белые зубы, подмигивая хмельными глазами.

Гость кидал им семишник или пятак, они подхватывали деньги, прятали их, принимались обхаживать другого гостя.

Во хмелю, в водоверти криков, в деньгах и в буйстве пляски, в разморенных телах баб было что-то бесстыдное, как и полагалось быть, по старине, в жениховом доме под свадьбу.

Проска разгорелась в этом вихре, краснолицая, в развязавшемся платке, она все старалась поймать взгляд жениха, чтобы посмеяться над ним. Старушечье ворчанье да попреки еще больше подзадоривали ее, она не уходила из избы, вертелась возле пляшущих баб, непохожая на них только по одеже. Она и правда веселилась, глядя, как жених молча сидит за столом, под киотом, опустив строго глаза и не шевелясь.

День спустя, утром, молодая несла из колодца первое ведро воды в мужнин дом, и деревня, по обычаю, шла за ней толпой, наблюдая, не расплещет ли новая хозяйка воду.

В толпе была и Проска. Держалась она в сторонке, притихшая и печальная, точно завидно ей было — бездомная — глядеть на молодую. Когда хозяйка внесла ведро в избу, народ вошел за ней следом, и она должна была поднести каждому ковшик воды. И, выпив воды, каждый нахваливал:

— Хороша водица у молодицы, в жизни такой не пил!

— Вот спасибо, хозяюшка, услужила ключевой водичкой.

И молодая в ответ кланялась и обносила ковшом всех по очереди.

Тут Проска неожиданно развеселилась, подошла к молодой, озорно, с лукавинкой попросила:

— Поднеси, хозяюшка, ковшик студеной и мне!

Тогда молодая, вместо того чтобы зачерпнуть из ведра, взвизгнула, словно в припадке падучей, выплеснула остатки воды на Проску и кинула в нее ковшом. Проска бросилась на хозяйку с криком, но бабы ее схватили и вытолкали иа улицу.