Артур Миллер - Фокус

- Что же произошло? Пропал голос?

- К сожалению, нет.

- Почему вы так говорите?

- Я до сих пор хочу петь. Я все еще могу.

- Почему же вы не поете?

- Не нужно повторять собственные ошибки.

- Что вы имеете в виду?

- Я не хочу просто выступать с оркестром. Я хочу быть известной. Как в кино.

- Почему вас не взяли? Бьюсь об заклад, вы великолепно поете.

- У меня не тот тип красоты.

- О.

- Я была на прослушивании, но я выгляжу слишком трагично для певицы.

- О, - тихо повторил он.

- А потом куда вы пошли? Остались в Голливуде?

- Осталась ждать у моря погоды.

- И долго вы были без работы?

- Мне не совсем хорошо... Вы хотите, чтобы я рассказала?

- Да, Гертруда. Действительно хочу.

- Хорошо. Меня прослушали и не приняли. Потом я поняла, что это бесполезно, понимаете? Так что я бросила эту профессию. Хотя, я завязала определенные контакты, и думала, что, возможно, смогу получить какие-нибудь партии. Но все мои контакты устанавливались после одного и того же, и я дошла до того, что едва переносила, когда водитель автобуса касался моей руки чтобы положить сдачу. Так что я провела там два года, работая у человека который содержал маникюрный салон для собак. Знаете, купание и подстригание когтей...

- Да, я слышал о таких.

- Он хорошо ко мне относился, как может мужчина. Я пришла в себя. И снова начала бывать в обществе. Ну... - Она задумалась. Он наблюдал ее внутренний взгляд, в то время как рассеянный свет фар проезжающих автомобилей освещал ее расслабленное лицо, в котором он теперь видел величавость. - У меня был роман с этим актером. Я вызвала на свадьбу свою мать.

- Откуда вы родом?

- Из Рочестера. Нас семь сестер. Я самая старшая. Моя мать приехала, и он ушел.

- Он не женился на вас.

- Даже не собирался. Он просто сбежал.

- Это тогда вы болели?

- Да. Это тогда я болела. Я вернулась в Рочестер и там пришла в себя. Именно тогда я поняла, в чем причина.

- О чем это вы?

Она повернулась к нему и задумалась на мгновение. - Вы когда-нибудь слушали отца Кафлина Отец Кафлин - американский проповедник, известен своими антисемитскими выступлениями в США с 30-х годов (здесь и далее - прим. перев.).?

- Да, конечно. Много раз.

- Было ощущение, как будто он обращается лично ко мне. Слушая его, я была уверена, что ему можно верить. Это именно то, чего я хочу от людей, чтобы они говорили правду, как он. Просто в жар бросает, когда слышишь его голос. А то, что он говорил, было так правильно, понимаете? Это единственный священник из тех, кого я когда-либо слышала, который имеет мужество говорить о таких вещах. Он действительно знает, что такое есть Бог... Или вы так не считаете?

- Считаю. Думаю, он очень убедительно доказывал свои мысли. Вы католичка?

- Нет, но по воскресеньям, как правило, хожу в церковь. Но совсем необязательно быть католиком, чтобы верить в него.

- Знаю. Я просто спросил.

- Он заставил меня снова поверить в Бога. Он смог это. Я не шучу, он вернул мне надежду. Я имею в виду веру в то, что есть еще порядочные люди.

На них опустилось спокойствие, возвышенный покой. Он был уверен, что она подразумевала его, и то, как доброжелательно и откровенно он обращался с ней последнюю неделю. Пока они молчали, он думал о ней, что она одухотворенный человек. Женщина, с которой жестоко обошлись. Ему захотелось убаюкать ее голову в своих руках и защитить. И все же он не мог перестать удивляться, откуда у нее взялся этот бруклинский говорок, если она приехала из Рочестера, где говорят совсем по-другому.

- Вы ходили в школу в Рочестере? - спросил он невпопад.

Она взглянула на него. - Вы что не верите, что я приехала из Рочестера?

- Конечно, верю. Я просто подумал...

- Вы поверили во все, что я рассказала? - чрезвычайно серьезно спросила она.

Если бы он сказал нет, она бы встала и ушла. Он знал, что она бы ушла. Так что он сказал, что поверил ей. И без предупреждения, она взяла его лицо в руки так, что он не мог пошевелиться, приблизилась губами к его губам и посмотрела ему в глаза, как будто собираясь расплакаться. А потом она крепко поцеловала его и освободила. Он продолжал сидеть, ничего не видя. Через мгновение она вынула носовой платок и поднесла его к носу, при этом ее голова склонилась и он увидел, что она плачет.

- Не плачьте, - сказал он, взяв ее за руку.

Она встала и пошла прочь. Он догнал ее. Она ничего не сказала. Они брели вдоль края парка. Слава Богу, подумал он, что уже так темно.

Через некоторое время он почувствовал, что она ждет, чтобы он повел ее куда-нибудь. До сих пор, прогуливаясь вместе, они всегда куда-то направлялись. Вход в парк был в четверти квартала впереди от них.