Мария Романушко - Если полететь высоко-высоко…

– Понимаете, они же не понимают с первого раза. Нужно много заходов, чтобы человек уяснил какую-то мысль.

Иногда мы расходились во взглядах на какую-нибудь рукопись. Но это его мнение. А я оставалась при своём. Ну, правда, у него были методы воздействия: он стал давать работу всё реже. А когда и давал, то это были такие маленькие рукописи, что за них платили сущие копейки. Но даже если рукопись состояла из одного стишка, надо было писать три листа рецензии.

До меня стал доходить смысл слов: «литературная подёнщина». Не могу сказать, что это было легко – из ночи в ночь… (Десять лет!…) Но я была счастлива, что работаю дома. Что не нужно с тобой расставаться. Что мы обходимся без детского сада. А главное, эта работа была хороша тем, что здесь можно было быть честной.

– Мамася, а ты когда спать уже будешь по ночам?

– Не знаю, сынок…

Да, было трудно. И всё равно. Здесь я не лгала. И главное – это был труд ума, моих мозговых извилин. Этой непростой, временами изматывающей работой занималась моя голова. А моя душа была спокойна. И совесть – чиста. Я работала, но не продавалась. Не продавала своё вдохновение, не пыталась поставить его на службу РУБЛЮ. Подёнщина не затрагивала тех глубин, где вызревало творчество… где копились мысли и силы для будущих книг…

Одна моя знакомая сказала:

– А может, ты просто – эгоистка? Думаешь, прежде всего, о своих книгах, а не о ребёнке. А ведь могли бы жить, припеваючи, и ни в чём не нуждаться.

– Но мой ребёнок и так ни в чём не нуждается! У него всё есть для счастья.

– А у тебя? Думаешь, Антону приятно видеть, что ты ешь одну пшённую кашу?

– Думаю, что это его многому научит. Лучше всяких слов.

– И чему же?

– Тому, что нельзя продаваться.

– Ну, ты такая жуткая идеалистка! С тобой же говорить совершенно невозможно!

– Какая уж есть.

У меня – радость. Меня приняли в профсоюз литераторов. Теперь я профессиональный писатель, и никто тунеядкой меня уже не назовёт. К счастью, мне хватило моих публикаций. А рекомендацию дал Долматовский.

Мама и бабушка немного успокоились. Но всё равно им моя жизнь кажется не совсем правильной. Правильно – идти утром на работу и отсиживать там положенные восемь часов. А не стучать на машинке ночи напролёт…

Спасибо соседям за их десятилетнее терпение. «Олимпия» стучала очень громко. Из ночи в ночь, из года в год, зимой и летом…

Летом было особенно слышно – при распахнутом окне…

Антоше давно хочется завести какое-нибудь животное. Инфузорий в банках на подоконнике ему уже маловато. Хочется кого-то, с кем можно было бы общаться, брать его в руки.

Но ведь Антон – аллергик! Так что кошку нам нельзя, собаку нельзя, птичек тоже нельзя (с их перьев что-то такое сыплется, вредное для аллергиков), рыбок тоже нельзя (их надо кормить сухими червяками, а это для кормящего аллергика очень вредно и опасно, может развиться астма).

Так что же нам можно?? Поделилась своими грустными мыслями с Володей Казарновским, своим другом из Литинститута. Володя – большой специалист по животным, у него дома, по его рассказам, много чего есть. Он сказал:

– Какие проблемы? Заведите черепаху! Очень милое животное, спокойное и – никакой аллергии. У моих соседей три черепахи, они одну хотели бы кому-нибудь отдать.

Антон, услыхав про черепаху, возликовал.

И вот я еду в Новогиреево за черепахой…

У Володи действительно оказалось много чего. Ну, две собаки – это обычное дело. Что-то ещё там под ногами бегало, не помню уж, что именно. Но главное – это аквариум! Огромный, на полкомнаты. Наполненный удивительной жизнью… Здесь носились стайками рыбы разных окрасок и форм, извивались диковинные водоросли, жили своей таинственной жизнью улитки, камни, кораллы… И всё это было пронизано светом и пузырьками… Володя сказал:

– Сейчас мои рыбы – главное в моей жизни. Я могу все дни заниматься аквариумом, и мне больше ничего не надо. Люблю я их. Они определённо красивее людей. И общаться с ними гораздо приятнее…

Володю очень любил один из профессоров нашего института, и после защиты диплома он уговорил Володю пойти в крупнейшее издательство – Политиздат. Но Володя выдержал там ровно неделю.

– Это выше моих сил! Конечно, зарплата там ого-го, но заниматься редактированием этой муры, тратить на это свою жизнь?! Лучше я буду заниматься своими рыбами.

Он опять работал на обычной для писателя работе: дежурил сутки через трое. И писал изумительные рассказы, которые нигде не печатали.