Мария Романушко - Если полететь высоко-высоко…

Пока мы любовались рыбами, пришла со школы его дочка Саша и решила похвастать Володиными успехами.

– А папу опубликовали, вы знаете?

Она достала из стола папку, а из неё белый лист бумаги, на котором в середине была аккуратно приклеена маленькая заметка – пять строк, не больше… Мне было очень жалко Володю. А его дочка так радовалась!

– В разделе юмор, – уточнила она.

– Я рада, поздравляю, – сказала я.

– Ерунда это всё, – сказал Володя. – А вот жена моя Галка определённо будет печататься! Она окучивает несколько редакций уже полгода.

– Что значит окучивает?

– Ну, разве ты не знаешь, как надо себя вести, чтобы тебя напечатали? Надо выбрать какую-нибудь редакцию и начинать её «окучивать». Приходить туда каждый день, мелькать – год, другой, третий… Стараться угодить каждому, одним словом – надо стать «своим парнем». И когда ты станешь совсем своим, тогда тебя уж точно напечатают! Своего-то как не напечатать? Но я на это не способен. Мне это скучно и унизительно. Лучше я в это время со своими рыбами пообщаюсь…

Потом пришла Галка. И мы пили чай с самодельными конфетами, сделанными из варёной сгущёнки. Тогда конфет в магазинах не было, но банки со сгущённым молоком иногда «выбрасывали», и многие навострились варить эту сгущёнку прямо в банках, и потом варёная сгущёнка, приобретающая светло-коричневый цвет и более густую консистенцию, подавалась к чаю дорогим гостям. Из неё, если не лениво, можно было сделать подобие конфет. И вот, мы пили чай, и Галка рассказывала о своих сегодняшних успехах: кому она подала прикурить, кого угостила сигаретой, с кем и о чём потрепалась во время курения… Она надеялась, что ещё год-другой, и она совсем станет «своей» в этой редакции, и её повесть напечатают.

– Галка упорная, она добьётся своего! – сказал Володя.

Потом Володя сходил к соседям и принёс черепаху. Довольно большое существо, отчаянно дрыгающее когтистыми лапами.

– Бери! Её зовут Машка. Твоя тёзка. Сначала хотели отдать тебе Пашку, но передумали. Ей лет около тридцати.

– Так мы ещё и ровесницы с ней!

Но взять её в руки я не решалась.

– Ты чего? – не понял Володя.

– Боюсь…

– Смеёшься?

– Мне не до смеха.

– Как же ты её повезёшь?

– Понятия не имею.

Ну, они дали мне холщёвую сумку, засунув туда удивлённую Машку. Сумка эта всю дорогу недовольно сотрясалась, приводя меня в ужас. Потом из неё потёк ручей по полу вагона метро… Соседи, указывая на ручей, сообщили мне:

– У вас что-то протекает в сумке…

Не могла же я сказать, что у меня протекает черепаха!

– Ничего страшного, – ответила я с деланным равнодушием, в душе содрогаясь от самых противоречивых чувств.

Дома я протянула Антону мокрую сумку:

– На, держи своё животное!

Антон ликовал… Он тут же схватил черепаху в охапку… Чуть ли не целовал её!

– Какая хорошенькая!… Мамася, погладь, погладь её! У неё такой шершавенький панцирь! Шершавенький и гладкий одновременно…

– Ой, сынок, как-нибудь в другой раз поглажу…

Потом он спустил её на пол, обложив её капустными листьями. Проигнорировав листья, это когтистое зелёноватое чудище тут же поползло, скрежеща когтями, под тахту, на которой я в тот момент сидела… Я в ужасе вскочила на тахту с ногами.

– О, ужас! Теперь я не смогу ходить по полу! Я её боюсь!

Антон хохотал…

…А через неделю мы с Машкой были уже подругами. Выяснилось, что, кроме всякой зелени, она обожает… макаронные рожки!… Когда я варю рожки, она чует их запах и мчится на кухню, стуча об пол когтями. Я насыпаю ей рожки на газету, и она поедает их с космической скоростью. Но не только рожки! Там, где они лежали, – каждый раз аккуратная дырка в газете. Она и газету съедала, пахнущую её любимыми рожками! А ещё у неё был прикол к сухим кленовым листьям…

Кроме когтей и клюва, из-за которых она была похожа на динозавра, но которые были совершенно безопасны, у Машки ещё обнаружились чудесные глаза. Маленькие и вроде некрасивые, они были удивительной глубины… Они смотрели как будто из глубины веков… Вообще, черепаший взгляд был похож на взгляд нашей старенькой бабушки Доры. Как и наша бабушка, черепаха смотрела умудрёно и грустно… За этот взгляд я её и полюбила.

Мы не стали запихивать это удивительное существо в вольер, было жалко лишать его свободы. И Машка быстро освоилась в нашем доме.

Чтобы прожить в нём больше десяти лет…

На спектакль по Андерсену, который поставил Гедрюс Мацкявичюс, мы ходили вместе с Антошей.