Юкио Мисима - Маркиза де Сад

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Конечно, на что может рассчитывать человек, таящийся от всех? Ничего удивительного. Каждый, кто разрывает сети праведности и законности, остается один-одинешенек. Так всегда говорил твой отец. Несчастный, ему и в голову не могло прийти, что такая участь ожидает его собственную дочь.

РЕНЕ. Между мной и Альфонсом установилась невидимая связь, разорвать которую было не под силу никому из смертных. Мы были связаны крепче, чем в минуты самых страстных объятий.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Неужели ты станешь меня убеждать, что причина твоего упрямства - любовь? Это выше моего разумения! Какая любовь - ведь он-то тебя не любит, ты губишь жизнь из-за пустой химеры! (Язвительно.) Рене, уж будем говорить начистоту: ведь твой муж - он даже и не человек вовсе.

РЕНЕ. Но все равно он - мой муж.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ага, о любви разговора уже нет, теперь твое убежище супружеская добродетель.

РЕНЕ. И научили меня ей вы, матушка.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Довольно странная, беспутная она какая-то, эта твоя добродетель. Отчего, интересно? Я давно заметила: любые, самые белоснежно-благородные слова, когда речь заходит об Альфонсе, становятся чернее угля. Чернее китайского лака!

РЕНЕ. И моя любовь?

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Да. Она тоже беспутна.

Пауза.

РЕНЕ. Что бы ни произошло, я последую за ним всюду, сколько хватит сил. Если вы хотели разлучить меня с мужем, не следовало запирать его в тюрьму вы совершили ошибку. Я буду писать ему, ходить на свидания. Для него я единственное человеческое существо на всем белом свете. Я - его надежда, и мы оба с ним знаем это.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Может быть. Может быть, я и сделала ошибку. Но, знаешь, незаметно для нас обеих мы идем с тобой одной дорогой. И радости у нас с тобой одни и те же. Вот слушаю тебя и думаю: ты ведь тоже счастлива, что посадила Альфонса в клетку - клетку твоей любви. Теперь ты обрела душевное спокойствие. Он один, беспомощен, вся надежда только на тебя. Никаких мук ревности, а? Пусть теперь он поревнует, а? Представляешь, не в силах избавиться от навязчивых, душераздирающих видений, он напишет тебе ревнивое письмо. А ты будешь с наслаждением читать и перечитывать его, блаженно улыбаясь... Ну, будь же честной. Признай, что, хоть на устах твоих горечь, в глубине души ты мне благодарна. Мы обе с тобой хотели посадить его в клетку, и это роднит тебя и меня. Разве нет?

РЕНЕ. Нет! Ничего подобного!

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Нет? Даже несмотря на то, что стоит ему выйти на свободу, и он сразу же превратит твою жизнь в ад?

РЕНЕ. Пусть! Я хочу, чтобы он был свободен.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Но для него свобода - кнут и бонбоньерка.

РЕНЕ. Это не важно. Матушка, умоляю, я буду валяться у вас в ногах только помогите! Сделайте так, чтобы его освободили!

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ничего не понимаю. Освободить? И расставаться с ним не желаешь? А сама знаешь, что ничего, кроме мук, он тебе не принесет. Тебе что, доставляет наслаждение терпеть муки?

РЕНЕ. Большей муки, чем нынешняя, все равно не бывает.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Что ж, приходится тебе верить - ты знаешь, что такое мука. Значит, единственная твоя радость - его освобождение? В этом твое счастье?

РЕНЕ. Да! И радость, и счастье. Только об этом я и мечтаю.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ (пронзительным голосом). Какое же оно, твое счастье?

РЕНЕ. То есть как?

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Какого оно сорта, какой природы?

РЕНЕ. Я не понимаю вас. Разве не должна добродетельная жена добиваться свободы для своего мужа? Разве можно вообразить себе большее счастье, чем...

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Хватит о добродетели! В твоих устах это святое слово становится мерзостным. Я хочу услышать, что для тебя счастье!

РЕНЕ. Ладно, если вам так хочется... Каждую ночь муж наполняет мой дом светом - и это счастье. Лежать зимой в холодной спальне замка одной, мерзнуть и представлять себе жарко натопленную комнату и в ней Альфонса, в этот самый миг подносящего пылающий сук к голой спине связанной женщины. Вот оно - мое счастье! Страшные, кровавые слухи, стелющиеся как полы пурпурной королевской мантии... Идешь по улице городка и смотришь в землю - ты, супруга господина здешних мест! Вот какое это счастье. И еще - счастье бедности, счастье позора... Такое, матушка, счастье обрету я, добившись свободы для Альфонса.

Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ты лжешь. Все лжешь! Прежде чем обвинять мать, задумалась бы над тем, какая ты дочь! Ведь ты снова скрытничаешь, снова меня обманываешь! А мне известно все. Именно поэтому я и поклялась вырвать свою дочь из лап страшного чудовища, чего бы мне это ни стоило!