Патрик Модиано - Утраченный мир

- До завтра. И спасибо. Приходите в половине третьего. И подождите на улице...

Она улыбнулась, захлопнула дверцу и через опущенное окно помахала мне рукавом плаща, который был ей слишком велик.

На какой же это улице в Сен-Море я должен ее ждать завтра днем в половине третьего? Я посмотрел на бумажку. Авеню Дю-Нор, 30-бис.

6

Липы, окаймляющие авеню Дю-Нор, образуют густой лиственный свод, как в Бадене на Лихтенталер-аллее. Домики сложены из песчаника. Солнечные лучи разрисовали тенями городские стены. На одной стене разорванная афиша кинотеатра в Ла-Варен.

Я жду на обочине тротуара против номера 30-бис. За оградой угадывается сад и до половины прячется коричневый домик с верандой на втором этаже. Деревянная калитка в ограде приоткрывается, девушка проскальзывает в щель и тихо прикрывает за собой калитку. Она подходит ко мне. На ней сегодня не плащ Людо, а очень легкое темно-синее платье.

- Долго ты меня искал?

- Нет.

- А на чем ты приехал?

- На поезде.

День был теплый. В этот час я оказался единственным пассажиром в вагоне. Я ехал к ней в дачную местность. Рейи. Сен-Манде. Венсен. Биарриц. Жуэнвиль-ле-Пон. Сен-Мор-де-Фоссе. Баден-Баден.

- Хочешь, пойдем в Ла-Варен?

Авеню Дю-Нор делает изгиб, а потом плавно спускается к Марне. Интересно, можно ли еще и сегодня съехать вниз по этому склону? Впрочем, не все ли равно. У меня не хватит духу совершить паломничество в те края. К тому же я уверен: ни авеню Дю-Нор, ни лип, ни гаража на углу набережной под названием "Гараж на Островах" - ничего уже не существует.

Мы пошли по набережной. И когда, пройдя несколько сот метров, миновали мост Шампиньи, серые городские дома стали уступать место особнякам и виллам, все более и более богатым.

- Ну вот. Мы в Ла-Варен, - торжественно объявила она, точно сообщая о важном событии в нашей жизни.

И когда я сегодня вспоминаю об этом, я думаю: а ведь и впрямь речь шла о важном событии. Тщетно я роюсь в памяти - никогда приезд в какой-нибудь город не производил на меня такого впечатления, как мой приход в этот день в Ла-Варен-Сент-Илер вдвоем с ней.

- Ты давно здесь живешь?

- Да... Я здесь родилась.

Мы перешли через мост Шеневьер и побрели по узкой тропинке вдоль берега Марны. Над зеленоватой стоячей водой склонились плакучие ивы. Барки. Полусгнившие понтоны. Решетчатые загородки. Запах разогретой солнцем тины. Под вечер возвращение. Назад мы шли по набережной Ла-Варен. Она хотела, чтобы я оценил прелесть ее родного города. Виллы. Белые заборы. Я не ошибся, когда на вокзале Бастилии подумал, что еду на курорт.

- Вы и отпуск свой проводите здесь? - спросил я.

- Ну да... Чего ради уезжать... Пляж тут рядом.

К дебаркадеру были пришвартованы прогулочные лодки. Вдоль Марны чередой тянулись светлые сосновые понтонные пристани. Чуть дальше на маленьком островке среди ив я заметил турник с качелями, веревками и кольцами.

- Вы правы... Нет смысла уезжать отсюда...

На одном из буев, прикрепленных к понтонным мосткам, вьется надпись синими буквами: "Речной пляж Ла-Варен". Она смотрит мне прямо в глаза:

- Хотите, возьмем номер в отеле?

Отель в стороне от набережной, на пересечении двух улиц, с усыпанной гравием террасой и столиками в саду под зонтиками с бахромой. Он назывался "Пти-Риц".

Во сне я услышал шум. Я и по сей день не знаю, был ли это телефонный звонок? Или выстрел? А может, и то и другое вместе? Я никак не мог открыть глаза. Веки были как налитые свинцом.

Кто-то тряс меня за плечо. Тут я проснулся. Надо мной склонилось лицо жокея Юреля. Я заснул на диване в гостиной.

- Вас просят к телефону...

Я посмотрел на часы. Была еще только полночь. Кармен вернется не раньше утра. Она отправилась с Хэйуордами за город к одному из их компании, некоему Шатийону, а я сказал, что слишком устал и не поеду.

- Вас ждут у телефона, - повторил Юрель.

Он пошел вперед, а я не мог оторвать взгляд от его бархатных туфель, таких легких, таких бесшумных, что мне казалось, будто я все еще сплю. Мы прошли через гостиную, потом еще через две или три комнаты, служившие свалкой, - зажженные в них лампы слепили глаза. Кармен любила, чтобы к ее возвращению в квартире повсюду горел свет.

Я взял трубку в кабинете. И узнал голос девушки, хотя он был не такой, как всегда. Беззвучный голос. Откуда она говорит? Из Сен-Мор-де-Фоссе? Нет. Она в Париже. На улице Родена, у Хэйуордов. Случилась беда. Она разрыдалась. Она просила меня поскорее приехать.

Юрель стоял передо мной прямой как палка, холодно глядя на меня. Я оставил в гостиной куртку. И снова мне пришлось пройти анфиладой комнат, с предчувствием, что я сюда больше никогда не вернусь и вся эта квартира уже принадлежит прошлому. И в охватившей меня тоскливой тревоге я вдруг заметил то, чего раньше не хотел замечать. По деревянным панелям на стенах расползались трещины, светлыми пятнами выделялись места, где когда-то висели картины, которые Кармен продавала одну за другой. При ярком свете люстр видно было, как протерся палас. И Кармен предстояло состариться одной среди этой гигантской свалки мебели и чучел животных вместе со старым жокеем в бархатных туфлях, который неподвижно застыл в дверном проеме, продолжая следить за мной, пока я сломя голову мчался в темноте к метро.