Патрик Модиано - Вилла 'Грусть'

- Ну, а как идут твои дела в Женеве? - спрашивала Клод.

- Да ты знаешь, неплохо... неплохо... - рассеянно отвечала Ивонна.

- Ты остановилась у дяди?

- Нет, в "Эрмитаже".

- В "Эрмитаже"? - спросила Клод с иронической улыбкой.

- Приходи посмотреть наш номер, - приглашала Ивонна, - забавное зрелище.

- Да, я с удовольствием зайду к вам... Как-нибудь.

Она выпивала с нами бокал вина. Огромный зал "Реганы" был пуст. На стене рядом с нами квадратами ложился солнечный свет. А на стене за темной деревянной стойкой были нарисованы озеро и горы.

- Сюда теперь почти никто не заходит, - замечала Ивонна.

- Одни старики, - отвечала Клод с неловким смешком.

- Не то что раньше, да?

Ивонна тоже пыталась рассмеяться. Потом обе долго молчали, Клод рассматривала свои коротко обрезанные ногти с оранжевым лаком. Больше им не о чем было говорить. Мне очень хотелось расспросить: "Кто такая Рози? Кто такой Паоло Эрвье? Давно ли Ивонна знакома с Клод? Какой была Ивонна в шестнадцать лет? Какой раньше была чайная "Регана"?" Но их обеих эта тема больше не занимала. По-настоящему один я интересовался драгоценным прошлым двух француженок.

Клод провожала нас до дверей, и Ивонна целовала ее на прощание. Она еще раз приглашала:

- Приходи в "Эрмитаж", когда захочешь. Посмотришь наш номер...

- Хорошо, как-нибудь вечерком.

Но так и не пришла.

Кроме Клод и дяди, у Ивонны, кажется, никого в городе не осталось, и я удивлялся, как быстро человек отрывается от корней даже тогда, когда они у него, к счастью, есть.

Номера в роскошном отеле производят впечатление в первые дни, но вскоре их стены и темная мебель наводят ту же тоску, что и в обычной гостинице. Надоевший комфорт, сладковатый запах в коридорах - я до сих пор не знаю, чем там пахнет, но, по0моему, это запах тревоги, неприкаянности, искусственности, чужого жилья. Он сопутствует мне всю жизнь. Вестибюли гостиниц, где мой отец назначал мне свидания, с их зеркалами и мрамором, были всегда для меня залами ожидания. В самом деле, чего же я там ждал? Запах затрепанных паспортов.

Но мы не всегда ночевали в гостинице. Раза два в неделю Мейнт просил нас переночевать у него. Иногда он отлучался куда-то на ночь и просил меня подходить к телефону и записывать, кто звонил и что передать. Он сразу же предупредил, что позвонить ему могут в любое время, но не объяснил, что это за таинственные звонки.

Он жил в доме, доставшемся ему от родителей, в богатом квартале неподалеку от бульвара Карабасель. В конце проспекта д'Альбиньи первый поворот налево за префектурой. Тихий район, улицы, обсаженные деревьями, кроны которых образуют свод. Виллы местных богачей, чьи размеры и стиль свидетельствуют о достатке владельцев. Вилла Мейнтов стояла на перекрестке улиц Жана Шарко и Марлио и выглядела довольно скромной по сравнению с другими. Она была серо-голубая с небольшой верандой со стороны улицы Жана Шарко. Окно фонаря выходило на улицу Марлио. Второй этаж со скошенным потолком - как мансарда. Перед ней - палисадник с нестриженой живой изгородью и дорожкой, посыпанной гравием. Над облезлой дверью светлого дерева Мейнт (он сам мне в этом признался) криво вывел черной краской: "ВИЛЛА "ГРУСТЬ".

И правда, эта вилла не радовала глаз. Не радовала. Но все же сначала мне показалось, что название "Грусть" к ней не подходит. Потом я понял, что Мейнт прав, если подразумевал тихую, легкую грусть. Стоило переступить порог виллы, как вами овладевала тонкая меланхолия. Кругом тишина и покой. Воздух так прозрачен, что хочется взлететь. Почти вся мебель была распродана. Остались только огромный кожаный диван, на валиках которого я заметил следы когтей, да слева от него остекленный книжный шкаф. Напротив дивана была дверь, ведущая на веранду. Светлый паркет затерт. Фарфоровая лампа с желтым абажуром, освещавшая большую комнату, стояла прямо на полу. Телефон находился в соседней комнате, на том конце коридора. Там тоже почти не было мебели. Окно занавешено красной шторой. Стены, как и в гостиной, цвета охры. Справа у стены походная кровать. Напротив нее на уровне глаз приколоты карта безводных земель во французской Западной Африке и большой снимок Дакара с птичьего полета в тонкой рамке, словно из "Турсервиса". Рядом пожелтевшая фотография, наверное, двадцатилетней давности. Мейнт объяснил, что его отец когда-то работал в колониях. Телефон стоял в изножий кровати. Под потолком - маленькая люстра в виде подсвечника со свечами и стеклянными подвесками. Видимо, здесь спал Мейнт.