Патрик Модиано - Вилла 'Грусть'

- Ну конечно. Это только первый этап. Она потом будет еще участвовать в съемках. - Я сам подивился своей горячности. - И станет кинозвездой, поверьте.

- Правда? Правда?

- Ну конечно! Спросите у нее.

- Правда, Ивонна?

У нее был слегка насмешливый голос:

- Ну конечно, дядя, - ответила она с едва заметной насмешкой, - Виктор всегда говорит правду.

- Как видите, мне можно верить, - я сказал это таким сладеньким голоском, что самому стало стыдно. Тоже мне, парламентарий! Но разговор задел меня за живое, и мне во что бы то ни стало захотелось убедить его, а красноречия не хватало. - Ивонна необыкновенно талантлива, правда.

Она гладила собаку. Он пристально глядел на меня с окурком "ройялса" в углу рта. Снова его лицо омрачило беспокойство, взгляд стал рассеянным.

- Но это действительно профессия?

- Самая лучшая из всех.

- Что ж, надеюсь, тебе повезет, - значительно произнес он, обращаясь к Ивонне. - В конце концов, чем ты хуже других?

- Виктор будет направлять меня, правда, Виктор? - Она поглядела на меня с нежной насмешкой.

- Ведь кубок-то "Дендиот" она завоевала, - сказал я дяде.

- Я своим глазам не верил, когда читал в газете, - он засмеялся. Скажите, это серьезная победа?

Ивонна прыснула.

- Прекрасная отправная точка, - заявил я, протирая монокль.

Он предложил нам выпить кофе. Я сидел на выцветшем диване, пока они с Ивонной убирали со стола. Ивонна, напевая, унесла грязную посуду на кухню. Он включил воду. Пес спал у моих ног. Я очень хорошо запомнил эту столовую. Стены со слегка выгоревшими пестрыми обоями. На белом или кремовом фоне красные розы, листья плюща и птицы (то ли дрозды, то ли воробьи). Под потолком люстра с деревянным основанием и двенадцатью лампочками под абажуром из пергаментной бумаги. От нее льется теплый янтарный свет. На стене картинка без рамки с изображением лесной опушки. Мне понравилось, как выписаны ветви деревьев на фоне ясного закатного неба и блик последнего луча на траве. С этой картиной комната становилась еще уютней. К людям часто привязывается случайно услышанный знакомый мотив, и дядюшка теперь напевал песенку племянницы. Мне было так хорошо. Мне хотелось, чтобы этот вечер длился вечно, я бы мог часами наблюдать за тем, как они приходят и уходят, с какой ленивой грацией движется Ивонна, как переваливается на ходу ее дядя. У меня в ушах звучит мотив, но я никогда не пропою его вслух, так драгоценно мне воспоминание о лучших минутах моей жизни.

Он сел рядом со мной на диван. Чтобы поддержать беседу, я сказал, указывая на картину:

- Прелестный пейзаж...

- Да, его нарисовал отец Ивонны. - Наверное, картина висела тут многие годы, но его до сих пор умиляла мысль, что она нарисована его братом. Альбер очень здорово накладывал мазки... Взгляните, вон в правом нижнем углу его подпись: Альбер Жаке. Странным человеком был мой брат...

Только я хотел задать один нескромный вопрос, как в комнату вошла Ивонна с кофейником и чашками на подносе. Она улыбалась. Пес потягивался. Дядя, затянувшись своим окурком, закашлялся. Ивонна, сев на диван, облокотилась на валик и положила мне голову на плечо. Дядя разливал кофе и все кашлял, словно рычал. Он дал псу кусочек сахара, тот осторожно взял. Но я знал наверняка, что он его не разгрызет, а будет долго посасывать, задумчиво глядя вдаль... Он никогда не пережевывал пищу.

Я вдруг заметил, что за диваном на столике стоит небольшой белый приемничек. Дядюшка включил его, и тотчас же тихонько зазвучала музыка. Мы смаковали кофе. Время от времени дядюшка откидывался на спинку дивана и выпускал колечко дыма. Колечки у него выходили отличные. Ивонна слушала музыку и небрежно пальчиком отбивала такт. Нам не нужны были слова, как близким людям, прожившим вместе всю жизнь.

- Покажи ему дом, - шепнул дядюшка.

Он прикрыл глаза. Мы с Ивонной встали. Пес неодобрительно взглянул на нас, поднялся и тоже поплелся следом. Мы стали подниматься по лестнице, и тут вдруг опять зазвонили часы. На этот раз так нелепо и громко, что я сразу представил себе сумасшедшего пианиста, бьющего по клавишам кулаками и головой. Пес в ужасе взметнулся по лестнице и остановился на верхней площадке. От голой лампочки лился желтый свет. Розовый тюрбан и яркая губная помада подчеркивали бледность Ивонниного лица. При таком освещении мне казалось, что я покрыт свинцовой пылью. Справа на лестнице стоял зеркальный шкаф. Ивонна открыла дверь. Комната с окном, которое выходило прямо на шоссе - я догадался об этом, услышав глухой гул проезжавших грузовиков.