Сомерсет Моэм - Заводь

- Смотри, как бы они не пустили нас по миру, - говорил он.

- Это мои родные. Я не могу отказать им, если они чего-нибудь просят.

Лоусон знал, что если европеец женится на туземке или девушке смешанной крови, то ее родственники непременно будут считать, что напали на золотую жилу. Он брал лицо Этель и целовал ее розовые губы. Ей, конечно, невдомек, что его жалованье, которого с избытком хватало на жизнь холостяку, следует экономить, если на него приходится содержать жену и дом.

Вскоре Этель родила сына. Когда Лоусон в первый раз взял новорожденного на руки, у него вдруг защемило сердце. Он не ожидал, что ребенок будет таким темнокожим. Ведь в нем всего лишь четвертая часть туземной крови, так почему бы ему в самом деле не быть таким же, как всякий английский младенец. Но нет - желтый младенец, свернувшийся калачиком в его руках, с головой, уже покрытой черными волосами, с огромными черными глазами, легко мог сойти за туземца.

Белые дамы стали игнорировать Лоусона с первого дня его женитьбы. Когда он встречался с мужчинами, у которых он холостяком привык обедать, им было явно не по себе, и они пытались преувеличенной любезностью скрыть свое смущение.

- Как поживает миссис Лоусон? - спрашивали они. - Вам повезло. Чертовски красивая женщина.

Но если они шли со своими женами и встречали его вместе с Этель, им было очень неловко, когда их жены снисходительно ей кивали. Лоусон только смеялся.

- Все они смертельно скучны, - говорил он. - Плевал я на то, что они не приглашают меня на свои паршивые вечеринки.

Но со временем это начало его раздражать.

Темнокожий младенец сморщил личико. Это его сын. Он подумал о детях смешанной крови в Апии. У них были нездоровые, изжелта-бледные лица, и их преждевременное развитие неприятно бросалось в глаза. Он видел, как их отправляли на пароходе в школу на Новую Зеландию - надо было еще найти школу, куда принимают детей, в чьих жилах течет туземная кровь. Дерзкие и в то же время робкие, чем-то неуловимо отличающиеся от белых, они сидели, тесно сбившись в кучку. Между собой они разговаривали на местном наречии. Когда эти мальчики становились взрослыми, они получали меньшее жалованье из-за своей туземной крови; девушка могла еще выйти замуж за белого, но для юноши не оставалось никакого выхода - он вынужден был жениться на метиске или на туземке. Лоусон твердо решил избавить своего сына от подобных унижений. Нужно во что бы то ни стало вернуться в Европу. Он зашел взглянуть на Этель - хрупкая и прелестная, она лежала в постели, окруженная туземками, - и окончательно утвердился в своем решении. Если он увезет ее к себе на родину, она будет принадлежать ему безраздельно. Он любил ее так страстно, он так хотел, чтобы она слилась с ним душою и телом, а между тем он понимал, что она глубоко вросла корнями в туземную жизнь, и потому здесь в ней всегда будет нечто скрытое, непостижимое для него.

Не говоря никому ни слова (ему почему-то хотелось сохранить все это в тайне), он написал своему родственнику, совладельцу торговой фирмы в Абердине, что здоровье его (из-за которого он, подобно многим другим, уехал на острова) стало гораздо лучше, и потому ничто не мешает ему вернуться в Европу. Он просил родственника употребить все свое влияние, чтобы достать ему место, хотя бы и низкооплачиваемое, в долине реки Ди, где климат особенно хорош для легочных больных. Письма из Абердина на Самоа идут недель пять или шесть, а переписываться пришлось долго. У Лоусона было достаточно времени, чтобы подготовить Этель. Она радовалась, как ребенок. Забавно было смотреть, как она хвасталась перед друзьями, что едет в Англию, - для нее это была ступенька вверх, она там станет настоящей англичанкой; приближающийся отъезд чрезвычайно ее волновал. Наконец Лоусон получил телеграмму с предложением занять должность в Кинкэрдинширском банке, и Этель просто себя не помнила от восторга.

Когда длинное путешествие осталось позади и они поселились в Шотландии, в маленьком гранитном городке, Лоусон понял, как много значит для него снова очутиться среди соотечественников. Три года, проведенные в Апии, вспоминались ему как изгнание, и он со вздохом облегчения возвращался к нормальной человеческой жизни. Приятно снова играть в гольф и ловить рыбу ловить по-настоящему, а не то что в Тихом океане, где стоит только забросить удочку, как сразу начинаешь вытаскивать из битком набитого рыбой моря одну медлительную жирную рыбину за другой. Приятно ежедневно читать газету со свежими новостями, встречаться с мужчинами и женщинами своего круга - с людьми, с которыми можно поговорить; приятно есть свежее, не мороженое мясо и пить свежее, не консервированное молоко. Лоусоны жили гораздо уединеннее, чем в Апии, и он был счастлив, что Этель принадлежит только ему одному. После двух лет женитьбы он любил ее еще беззаветнее, чем прежде, не мог провести без нее минуты и стремился к все более тесной близости. Но странное дело - после радостного волнения, связанного с переездом, Этель как будто гораздо меньше интересовалась новой жизнью, чем он ожидал. Она никак не могла привыкнуть к чуждой ей обстановке, казалась вялой и апатичной. Когда пышная осень сменилась мрачной зимой, Этель стала жаловаться на холод. Полдня она проводила в постели, потом лежала на диване, иногда читала романы, но большей частью ничего не делала. Вид у нее был подавленный и несчастный.