Андрэ Моруа - Фиалки по средам (сборник рассказов)

Получив в наследство восемнадцати лет от роду довольно значительное состояние, он поселился в маленькой квартире со своими любимыми книгами и, по его словам, приступил к работе сразу же над несколькими произведениями.

Первое было задумано как большой роман в духе ге-тевского "Вильгельма Мейстера" и должно было составить лишь первый том "Новой человеческой комедии". У Шалона родился также замысел театральной пьесы, в которой он собирался отдать дань одновременно Шекспиру, Мольеру и Мюссе. "Вы понимаете, что я имею в виду: она должна быть полна фантазии и иронии, легкости и глубины". Кроме того, он начал работать над трактатом "Философия духа". "В какой-то мере он будет перекликаться с Бергсоном,-- пояснил он,-- но я пойду гораздо дальше в области анализа".

Я навестил его, и мне, ютившемуся тогда в меблированных комнатах, квартира его показалась самым очаровательным уголком на свете. Старинная мебель, несколько копий статуэток из Лувра, отличная репродукция

(41)

Гольбейна, полки с книгами в роскошных переплетах, рисунок Фрагонара--подлинник--все свидетельствовало о том, что хозяин квартиры -истинный художник.

Он угостил меня английской сигаретой удивительного цвета и аромата. Я попросил разрешения прочитать начало "Новой человеческой комедии", но Шалон еще не дописал до конца первую страницу. Его пьеса не продвинулась дальше заголовка, а в фундамент "Философии духа" было заложено лишь несколько карточек. Зато мы долго любовались прелестным миниатюрным изданием "Дон Кихота", снабженным восхитительными рисунками, которое он купил у соседнего букиниста, рассматривали автографы Верлена, изучали каталоги торговцев картинами. Я провел у него весь вечер--он был чрезвычайно приятным собеседником.

* * *

Итак, случаю было угодно вновь соединить "Пятерку", и наш кружок сплотился теснее, чем когда бы то ни было.

Шалон, как человек без всяких занятий, обеспечивал связь между членами кружка. Он часто проводил целые дни в мастерской Бельтара. С тех пор как Бельтара написал портрет миссис Джэрвис, супруги американского посла, наш приятель был в большой моде. К нему то и дело наведывались хорошенькие женщины -- позировать для портрета и приводили с собой подруг, которым вменялось в обязанность присутствовать на очередном сеансе или оценить уже законченную работу. Мастерская была битком набита черноглазыми аргентинками, белокурыми американками, эстетствующими англичанками, сравнивавшими нашего приятеля с Уистлером. Многие из этих женщин приходили сюда ради Шалона, который развлекал их и очень им нравился. Бельтара, быстро оценив привлекательность нашего друга, умело использовал его обаяние. В его мастерской Шалона всегда ждало кресло, справа лежал ящик с сигарами, слева -- кулечек с конфетами. Он являлся--и в мастерской все сразу оживлялось, а во время сеансов в его обязанности входило развлекать позирующую даму. Он сделался необходим еще и потому, что обладал редким даром художественной композиции. Никто лучше него не умел найти

(42)

нужное обрамление и позу для той или иной клиентки. Наделенный поразительным ощущением цветовой гармонии, он не раз указывал художнику какой-либо ускользающий желтый или голубой тон, который необходимо было тотчас закрепить на полотне.

-- Ты писал бы блестящие статьи о живописи, старина! -- говорил Бельтара, восхищенный столькими его дарованиями.

-- Знаю,--невозмутимо отвечал Шалон,--да только я не хочу разбрасываться.

В мастерской Бельтара он свел знакомство с госпожой Тианж, герцогиней Капри, Селией Доусон и миссис Джэрвис и от каждой получил приглашение на обед. Для них он был "литератор", друг Бельтара,--так они и представляли его своим гостям: "Господин Шалон, известный писатель". Он стал своего рода литературным советником модных красавиц. Они водили его с собой в книжные лавки и просили руководить их чтением. Каждой из них он обещал посвятить один из романов, которым предстояло войти в "Новую человеческую комедию".

Многие рассказывали ему о себе. "Прошу вас, поведайте мне историю вашей жизни,-- говорил он.-- Знание тайных пружин незаурядного женского ума необходимо мне, чтобы совладать с той огромной махиной, которую я задумал". Его приятельницы убедились, что он не болтлив, и очень скоро ему стали поверять все пикантные тайны парижского света. Стоило ему только появиться в каком-нибудь салоне, как к нему тотчас устремлялись самые очаровательные женщины. Привык-нув изливать ему душу, они вскоре нашли, что он замечательный психолог. Стали говорить: "Шалон -- самый тонкий и умный из всех мужчин".