Роберт Музиль - Мечтатели

Ансельм. Мужчины для нее никогда не имели ни малейшего значения, я точно знаю! Она уморила Йоханнеса и вышла за Йозефа - будто управляющего наняла. Но в один прекрасный день начала думать, что непременно загладит хотя бы отчасти свою вину перед Йоханнесом, швыряя другим мужчинам то, в чем отказывала ему. Что ж, иных после смерти и к лику святых причисляли, а желание зачастую становится отцом идеи.

Mapия. Да замолчите, наконец!

Mepтенс. Вы пользуетесь вымыслами сверхчувствительной женской совести!

Ансельм. Вы же любите ее? Значит, должны понять: еще ребенком она пряталась в саду, когда мы все разговаривали, заползала под куст и пихала себе в рот землю, камушки или червяков, ковыряла в носу, пробовала на вкус выделения из глаз и ушей. И думала: когда-нибудь из всего этого выйдет что-то совершенно необыкновенное! Что с вами? Вам дурно! Вы же любите вашу святую. Вашу святую Потифару?! Мужчины - это ведь то же самое, просто тайна, которую приемлют телом!

Mepтенс. Вы клевещете!

Ансельм (в нервозном отчаянии). А вы не мучьте меня! По-вашему, я не хочу ей помочь?! Если б только знать - как!

Мертенс. Не пустит в комнату - лягу под дверью!.. И я еще сдуру вообразила, что наконец-то вижу утонченную эротическую деликатность! (Уходит.)

Мария. Как вы могли говорить так грубо!

Ансельм (взволнованно расхаживая по кабинету). Хватит с нее. Больше она с нами не поедет, при всей ее любви к Регине. Нет, все ж таки добродетель штука до крайности неаппетитная!

Мария. Но кто вам дал право так компрометировать Регину?!

Ансельм. А зачем она устраивает такой ажиотаж? Зачем поднимает вокруг поездки сюда столько шума?

Mapия. А разве тайком лучше?

Ансельм. Да! Сто раз "да"! Вместо того чтобы в открытую ратовать за какую-то необычайную справедливость, я всегда предпочту втайне совершить несправедливость; так достойнее. Томас все делает в открытую. Рассудочные натуры всегда откровенны. Но я способен лгать просто потому, что ужасаюсь довольству постороннего человека, свято верящего, что он меня понимает. И не отвяжешься - сверх меры темпераментная женщина и та меньше липнет, а тут словно ненароком увяз в трясинных мозгах!

Мария (содрогаясь от воспоминания). Особа, которая так забывается, самое омерзительное, что только есть на свете.

Ансельм (меняя тон). О, не надо упрощать, не настолько все просто. Когда умер Йоханнес, Регина неделями ничего почти не ела; сгрызет за день одно-два печеньица, и все. Таяла на глазах, хотела добиться неземного с ним единения. Очень это было красиво, очень впечатляюще. Пылкая страсть. Она любила, но не его, а просто - любила. Сияла! Однако затем явилась реальность, которая - на радость Томасу! - всегда права; эти тысячи и тысячи часов, которые человек должен как-то провести и как-то проводит. И каждый оставляет по крохотной оспинке: видишь, было и прошло. И вдруг все лицо начинает от них безмолвно кричать: конченый человек! Вы даже не догадываетесь, сколько людей гибнут оттого, что умудряются жить! Но мы теряем время, вы ведь хотели попытаться открыть замок.

Мария. Договаривайте, тогда я вам отвечу.

Ансельм(с минуту глядя на нее недоверчиво-испытующе). Да! Я это могу понять!.. Я знал, что вы этого ждете. Могу понять, что в ту пора всякая измена, которую она совершала в своей жизни, казалась ей преданностью в сравнении со всем другим. Всякое внешнее унижение - внутренним возвышением. Она украшала себя грязью, как иная - макияжем. И это по-своему красиво!

Мария. Нет!! (Смотрит на него недоверчиво-испытующе, потом далеко отбрасывает связку ключей.) Все, больше я этим не занимаюсь!

Ансельм (решительно). Ну что ж, тогда давайте я. (Опять вынимает перочинный нож.)

Мария. Нет, я этого не потерплю! Что-то вы утаиваете, не хотите мне открыть, а оно связывает вас с Региной! (Укрывается в кресле за письменным столом.)

Ансельм (расхаживая перед нею туда-сюда, иногда в возбуждении останавливаясь). И что же это, по-вашему? Слышите, она опять начала... Сидит одна-одинешенька в звездном океане, в звездных горах, а говорить не может. Только и способна корчить безобразные гримасы, маленькая злючка Регина... Гримаса изнутри тоже целый мир, без соседей, с одной лишь своей музыкой сфер, раскинувшийся в бесконечность... Она не умела говорить с жуком и совала его в рот; не умела говорить сама с собой - и пожирала себя. И с людьми она никогда не умела говорить, а все же испытывала... эту чудовищную потребность объединиться с ними всеми!

Мария. Нет, нет, нет, нет!!! Это ложь!