Роберт Музиль - Мечтатели

Регина. Нет, не сделаю. Мне это уже не по силам.

Штадер. Регина, не надо так! Тогда вы плохо со мной обошлись, однако на отступное, которое вы мне дали, я основал мой институт. Я желал вам добра. Но с той минуты, как услышал о профессоре Томасе, я себе места не нахожу. Я на все способен! Во мне горячая кровь артиста! Без нее я бы в сыскном деле не преуспел. Ну же, будьте человеком!

Pегина. Я не хочу!

Штадер. Но ведь я могу очень и очень вам навредить!

Регина. Пожалуйста. Вы же знаете, какова я по правде; я у вас в руках. Так вот: отдайте эту папку его п ревосходительству.

Штадер. Извольте, но неужели у вас нет ни капли стыда? Ведь это все будут подробно рассматривать в суде! Если вы еще не начисто растеряли стыд, то не станете так себя компрометировать! Ну, может, хоть страх-то у вас остался?!

Регина. Слушайте, "Фердинанд": внутренне можно быть не менее святым, чем кони солнечного бога, а внешне - под стать вашим досье. И эту тайну ваш институт никогда не раскроет. Совершаешь поступок, и внутреннее его значение абсолютно не совпадает с внешним. Но со временем внутреннее как бы исчезает, остается только внешнее. И нет сил все это изменить!

Штадер. Ну, я лично под присягой мог бы только заявить, что вы всегда производили впечатление человека трезвого и реалистичного.

Регина. О? Да, вы правды. В этом весь ужас. Но вам пора уходить, здесь больше оставаться нельзя.

Штадер. Да, мне в самом деле пора, поезд ждать не будет. (Делает последнюю попытку.) Профессор Томас в опасности! Мрачные тучи сгущаются над его головой. Вы ведь не догадываетесь, что написано в письме, которое вы только видели: Ансельм здесь не ради вас, он здесь затем, чтобы сманить жену у друга!

Регина. Вот как? Прошу вас сюда. Там будет дверь в ванную, потом в коридор и еще несколько ступенек... лучше я вас провожу. (Идет впереди.)

Штадер (на пороге спальни). Я сейчас еду к его превосходительству. И отдам ему папку. Но прежде меня еще можно отыскать на станции. Да и потом, наверно, тоже... Ничего не понимаю! Мужская логика тут отказывает. Я думал, вы сделаете все возможное, чтобы получить эту папку. (Уходит.)

С минуту сцена пуста; затем в другую дверь входит Ансельм. Осторожно осматривается, быстро подходит к двери спальни и, прислонясь к косяку, с благоговейным видом погружается в созерцание. Внезапно он отскакивает назад,

точно застигнутый на месте преступления, и пытается взять себя в руки:

ничего, мол, не произошло. Регина возвращается через спальню, входит и

оказывается с ним лицом к лицу.

Ансельм. Ты была в комнате?

Регина. Нет, вошла с улицы, но ты не сразу меня заметил.

Ансельм. Да-да, я тебя искал, ушел от нее и искал, а тебя нигде не было.

Регина. Это неправда.

Ансельм (с удивлением смотрит на нее; потом спокойно). Мария? Вот уж придумала! Она меня забавляет.

Регина. Она ждет тебя?

Ансельм. Вообще-то я пришел за ее шалью, ну и пускай подождет. Я для нее романтический герой, от которого требуется средневековая куртуазность; крупные женщины в большинстве не очень понятливы.

Регина (притворно). Ты видел, как она ест? Жует медленно, точно корова. И ужасно любит цветистые беседы, просторные словесные лужайки для пастьбы, а ты по этой части просто волшебник.

Ансельм (стараясь перещеголять ее; а так как после предшествующих страстных сцен с Марией находится в полярно противоположной стадии духовного отвращения, говорит поначалу гораздо убедительнее.) Да, без лирики она никак не может, лирика для нее будто сливочный крем. Просто зло берет. Томас после нее сух и прекрасен, как ветер пустыни. Знаешь, по-моему, коли на нее найдет стих, она с легкостью оставит мужа, ведь этакие увесистые души - шутка ли, восемьдесят с лишним килограммов! - если уж падают, то кулем.

Регина. Ты был бы рад увидеть ее такой? Глядя на нее, ужас до чего хочется как-нибудь ее подперчить, чтоб до потолка скакала, а потом сказать: Милая Мария, вы купаетесь в гигиеническом аромате добродетели, как больничный санитар в чистом запахе карболки, - этакие прыжки вам не подобают!

Ансельм. Не скачите так, старуха добродетель! Вот бы увидеть тогда ее лицо.

Регина. Помнишь, какие у нее были тощие ноги, а штанишки у этой пай-девочки вечно сидели мешком. Теперь этого не увидишь, но с первого же дня, как мы сюда приехали, я все время спрашиваю себя: а что, ноги у нее по-прежнему тощие?

Ансельм (сдаваясь). С утра до ночи вместе... Давайте не будем говорить о ней, меня трясет при одной мысли.