Фернандо Намора - Живущие в подполье

Васко познакомился с Полли в тюрьме. Иногда их помещали в одной камере. Сколько воды утекло с тех пор! Прошлое представлялось ему таким далеким и нереальным, и порой казалось, будто оно принадлежит кому-то другому. Но Полли действительно существовал! Забыть такого человека было невозможно. Маленького роста, как говорится с ноготок, и неистового темперамента. Глаза так и сверкали на его лице, напоминающем крысиную мордочку. Его звали не Полли, разве Полли - подходящее имя для человека, даже если в нем чуть больше полутора метров, ему дали это прозвище после того, как товарищ по камере, заметив, что он взволнован только что полученным письмом, заглянул через его плечо и прочел трогательное обращение: "Любимый Полли, мой рыжий крольчонок", напоминавшее о прерванном медовом месяце (Полли арестовали через две недели после свадьбы); с тех пор его стали звать не иначе, как "Полли, рыжий крольчонок", а потом просто Полли. Даже тюремные надзиратели называли его не Пауло, а Полли без всякого ехидства, но и без симпатии. Перед разносом почты он грыз ногти от нетерпения и пребывал в воинственном состоянии духа. Жена писала ему каждый день (он знал об этом и верил в нее, даже если это была последняя его надежда, даже если его никогда не выпустили бы на свободу), но полицейские, увидев, как он волнуется, когда нет писем, придерживали их или вообще уничтожали да еще издевались: "Сегодня ничего нет. Женам это тоже надоедает, приятель". Когда же наконец Полли получал письмо, он читал его несколько раз подряд, не отрываясь, а потом замирал с лукавым или мечтательным выражением, пока кто-нибудь из товарищей не начинал махать у него перед носом руками: "Эй, дружище!" Тогда он постепенно приходил в себя, возвращаясь из реального или нереального, известного только ему мира, и принимался хохотать и нести всякую чепуху.

Такое, впрочем, случалось со многими. Вдруг кто-то начинал смеяться. Или плакать. Смеялись громко, словно кричали. Чувство возмущения и протеста искало выхода и иногда выливалось в беспричинную жестокость. Полли хохотал, Полли плакал или безжалостно насмехался. Это был его способ держать себя в форме, не сдаваться, не позволять сдаваться другим. Маленький, точно игрушка, изображающая взрослого мужчину, может быть, немного смешной, он был настоящим человеком. Окружающие понимали это, пожалуй, лучше него. Как-то надзиратель захотел его поддеть: "Сегодня у тебя черный день, Полли, она перестала писать. На воле сколько угодно высоких мужчин". Полли сперва окинул его холодно сверкнувшими глазами, с подчеркнутым презрением смерив с головы до ног, а потом выпустил заряд: "Конечно, сколько угодно. Только стоит мне увидеть тебя, дылда дерьмовая, как я перестаю опасаться высоких мужчин. Там, где надо, у вас не выросло". Даже надзиратель, в слепой ярости пинавший его ногами, но так и не дождавшийся от него ни стона, ни умоляющего взгляда, понял, что перед ним настоящий человек.

Об этом Васко рассказал Алберто, когда они вместе возвращались из тюрьмы. "Вы были знакомы раньше или господь бог вас здесь свел? - спросил Полли. - Ах, случайно встретились, тогда я должен представить нас друг другу с подобающей моменту торжественностью. Это Васко, непревзойденный охотник за крысами (ты возразишь мне, Алберто, что сыт по горло разговорами про Васко Рошу, но ты не подозреваешь, как и вся эта свора, что он за личность, не говоря уж о таких его дарованиях, как способность укрощать диких зверей...); а это Алберто, малыш, давно уже переставший ходить в мокрых штанишках, хотя этому трудно поверить. Ты меня понимаешь, Васко?" Васко-то понимал, но "малышу" многое было непонятно, и, чувствуя, что остается вне игры, он состроил недовольную мину, его приводила в недоумение невероятно быстрая болтовня Полли, который бормотал, почти не раздвигая губ, обрывал слова на середине, лишая их смысла, словно во рту у него поместили стенографическую машину. И всякий раз, как часовой, размеренно шагавший от окна к двери, приближался к столу, Полли вдруг ронял фразу, никак не связанную с его бормотанием. Его рот и зубы, казалось, тоже усвоили правила конспирации. Создавалось впечатление, будто он исповедуется, зная, что за ним стоит длинная вереница ожидающих своей очереди и это заставляет его спешить, но не делать свои тайны достоянием других. Васко нисколько этому не удивлялся. И не терял нити разговора. Слушая шепот Полли, он утвердительно кивал головой и так же, как Полли, отвечал невнятным бормотанием. В конце концов Алберто почувствовал, что ладони его мокры от пота.