Фернандо Намора - Живущие в подполье

______________

* Шиадо - квартал в португальской столице, населенный преимущественно интеллигенцией.

Нить угрожала вот-вот порваться, и Арминдо Серра отлично это понимал. Хотя он любил поиздеваться, больше даже над собой, чем над другими, испытывая при этом какое-то дьявольское наслаждение, он все же решил исправить свою оплошность: этим господам, разморенным скукой и жарой, было не до эмоций. Даже не потрудившись перекинуть мостик к другой теме и придав своему лицу самое бесхитростное выражение, он произнес:

- Я купил в Бостоне пиджак, вы его, вероятно, уже видели? И как ни странно, местного производства.

- Неужели в Бостоне?! - ахнул Азередо, румяный керамист, обожавший аристократический шик местного производства. - Где же он? Вы действительно купили его в Бостоне?

- Представьте себе, в Бостоне, на родине пуритан.

Азередо в экстазе скрестил на груди руки. Только ресницы его изумленно подрагивали.

- Мне ужасно хочется на него взглянуть.

- За чем же дело стало? Это дорожный пиджак, я оставил его в доме на диване.

Азередо сломя голову кинулся к дому, провожаемый насмешливым взглядом Жасинты, он так торопился, что задел своими пухлыми ягодицами столик с прохладительными напитками, и тот опрокинулся. Минуту спустя он вернулся в полосатом пиджаке. Арминдо Серры. Лицо его сияло от удовольствия, и без малейшей зависти он твердил:

- Какая trouvaille*, дорогой мой, какая trouvaille! Он действительно сшит в Бостоне?

______________

* Находка (франц.).

- Без всяких сомнений, - с серьезной миной подтвердил Арминдо Серра.

- Ах ты, ловкач! Продай его мне!

Тут женщина, приехавшая в открытом автомобиле, впервые обратилась к Васко, который сидел слева от нее:

- Этот субъект тоже... страдает от одиночества? - И, не замечая его холодного кивка, продолжала: - Лучше предоставить женщинам погоню за тряпками, вы не находите? А кстати, как ваше имя?

- Васко Роша.

- Позвольте... - И она принялась задумчиво покусывать палец, явно заинтересованная. - Здесь, в этой компании художников... Васко... Васко Роша... значит, вы скульптор!

- Вы угадали.

- Именно таким я вас и представляла. Гораздо симпатичнее, чем на газетных фотографиях, где вы напоминаете рассерженного подростка. Сара мне о вас рассказывала. - Она повернулась к мужу: - Познакомься, дорогой, это Васко Роша.

Муж равнодушно прищурился.

- Очень приятно. - Но что-то всплыло у него в памяти, и он добавил: Пари держу, я слышал ваше имя по радио.

Малафайя, не в силах больше терпеть нашествия гостей, скрылся в сосновом бору. Все знали, что он направляется в мастерскую. И разговор сам собой прекратился.

Мария Кристина все время была начеку, она видела, как эта бесстыдница пожирает Васко глазами, как она расставляет ему сети, как притворяется, будто не замечает, что юбка у нее задралась. Ею овладела тревога, смешанная с горечью и презрением, привычная и даже ставшая потребностью мука, несколько смягченная снисходительной насмешкой над слабостями мужа. Впрочем, после бегства Малафайи все стали изучать друг друга безжалостными взглядами.

Дамы принялись листать французские иллюстрированные журналы, Азередо, заметив, что Сара, измученная мигренью, проводит рукой по лбу, вернулся в дом, чтобы приглушить включенный на полную мощь проигрыватель. Владелец открытого автомобиля поглаживал грудь через ворот расстегнутой рубашки, выдергивая украдкой седые волоски, пока остальные лениво затягивались сигаретами.

Зато в бассейне царило оживление. Слышались крики, плеск воды, юноши и девушки ныряли и снова появлялись на поверхности, точно тюлени в цирке. Бронзовая от загара девушка сняла купальную шапочку, тряхнула головой и сказала, что для тех, кто занимается плаваньем по-настоящему, бассейн никуда не годится, и вообще это не бассейн, а жалкая ванна, уж лучше слушать пластинки в доме. Она босиком пошла к террасе, вода капала с ее стройного смуглого тела, но девушка не захотела накинуть на плечи полотенце, которое бросил ей издали приятель. "Наверно, в голове от голода помутилось", съехидничал он, вероятно, желая поддразнить девушку, чтобы она напустилась на него, как разъяренная кошка, но заряд пропал даром. Девушка вошла в гостиную и направилась к тумбочке с пластинками. За ней пристально следила дочь приехавших в открытой машине, худой и бледный подросток лет пятнадцати. За все время она не проронила ни слова, устремив отсутствующий взгляд на статую из белого гипса, стоящую в саду под сенью плакучей ивы: толстый мальчишка с наглой усмешкой, словно ему было мало, что он нагишом, опустил руку вниз, будто при виде воды захотел помочиться и собирался сделать это на глазах у всех. Девочка не проронила ни слова, даже не выглянула из своего угла, спрятавшись за отцом, и эту ее скованность можно было объяснить чем угодно: робостью, восхищением или безразличием, впрочем, она ровным счетом никого не интересовала. Тем не менее она проползла, именно проползла, за спинами взрослых и улеглась, свернувшись клубочком, на коврике рядом с девушкой в бикини, которая ступала худыми ногами по сосновым иглам и, кажется, нисколько не сомневалась, что грациозна, словно черный лебедь. Они не обменялись ни словом. Этого и не нужно было. Опершись подбородком на руку, обе слушали музыку, и она помогла им понять друг друга.