Игорь Оськин - У нас была Великая Эпоха

Тогда он пошел вечером на ВЦ. Убедился: все плохо. Машина зависла, программистка сообщила девице-оператору. Та не нашла сходу инженера и более его не искала. Инженер появился откуда-то через полчаса. Все это время программистка тоже не волновалась, хотя из ее драгоценных двух часов пропал уже час. Набралось несколько подобных примеров. Вечерами на ВЦ нет начальства. Колесов завелся на «борьбу». Понял, что руководство ВЦ не может справиться с народом (коллективом). Пошел к Кезлингу:

— Начальник ВЦ – прекрасный человек, но он научный работник, а там глоточник нужен, начальник цеха. Лозинский – хороший интеллигентный человек, но нет же жесткого контроля.

— Не всегда, значит, нужен интеллигент. (помолчав) Может, ты возьмешься?

Колесов оторопел:

— Я тоже научный работник.

ВЦ ответило письмом коллектива в дирекцию, партком и профком: Колесов, мол, ведет разнузданную клеветническую кампанию против здорового коллектива ВЦ, отдающего все силы и т. д. Старый приятель Иваненко, бывший начальник ВЦ, теперь работающий пенсионер, узнавался безошибочно по стилю резать правду – матку.

Кезлинг долго оттягивал, на совещании пригрозил:

— Вот вернусь из командировки, разберусь. Всем дам по головам. Мышиная возня.

И Колесов отступился. Вспомнил вторую часть мудрой молитвы: «Господи, дай мне терпения перенести то, что я не могу изменить». Люди есть люди. Вот ведь и его программисты не пишут в машинный журнал о потерях времени, боятся ссориться. А Кезлинг, интуитивно чувствуя проблему неопределенности, отказался разбираться в «этой мышиной возне».

Кезлинг преподал еще один урок в своем стиле. Колесов и начальник секретного отдела Марат ссорились. Марат грубил – по праву военного отставника. Колесов тоже – по праву шестидесятника и борца с наследием прошлых времен. Пошел к Кезлингу: уймите, срывает работу да еще и хамит. Не отрываясь от бумаг, тот буркнул:

— Кто из вас двоих должен быть умнее?

Колесова мгновенно озарило: «Растак и разэтак, ежу понятно, а мне еще с младых лет – я зав отделением, кандидат наук, а он…».

Он тут же побежал к грубияну, повинился перед ним, и они подружились.

До ЛЭМа Кезлинг был одно время секретарем парткома НИИ технологии судостроения. На семинарах встречался с другими секретарями, в том числе с Романовым, секретарем парткома судостроительного завода имени Жданова. На одном из мероприятий секретари были с женами. В перерыве встретились две пары.

— Григорий Васильевич, познакомься с моей женой, — сказал Кезлинг.

— Катя, — радостно воскликнул Романов, — сколько лет, сколько зим!

Они учились вместе в сельской школе.

Позднее Романов, уже став первым секретарем обкома, проводил совещание в институте Кезлинга. После банкета спросил:

— Это кто же у тебя так хорошо готовит.

Кезлинг назвал фамилию повара. На другой день приехал инструктор обкома, договорился с поваром о переходе на работу в обком.

Повар стал важным свидетелем события мирового значения: свадьбы дочери Романова. Он свидетельствует, что никакого сервиза из Эрмитажа на свадьбе не было. Свадьбу справляли на даче в Осиновой роще, гостей было немного, в основном родственники. Почему мирового значения? Потому что эта утка, сфабрикованная скорее всего в ЦРУ, позволила оттеснить Романова в конкурентной борьбе за высший пост в государстве.

Кезлинг член обкома партии. Однажды он попросил Колесова отвезти в обком, в Смольный, некие документы, отбивающие претензии очередной проверяющей комиссии, и передать их такому-то инструктору.

— Надо помогать нашим, — с улыбкой сказал инструктор.

Фраза запомнилась: значит, бывают и не наши. Впоследствии Пальмский работал вместе с этим инструктором в налоговой инспекции: «очень хороший человек».

Колесов подзабыл давнее предупреждение директора Павлова: «вам нужна революция». На новом посту его опять туда потянуло.

Вообще-то он просто хотел порядка, такого, как в передовых институтах: минском и казанском. Там проводилась единая техническая политика: единые для всех разработчиков языки программирования, банки данных, средства проектирования. Там было такое руководство…

В ЛЭМе каждый отдел работал как хотел, варился в собственном соку. Действовала оброчная система, возникал замкнутый круг. Руководство института не могло вмешаться в дела отдела: зав отделом сразу же списал бы на это срыв плана. Конечно, изредка можно пойти на волевые решения, но по важным вопросам и часто – нельзя. Демократия не позволяла: посыпятся жалобы, сформируется мнение: «волевой руководитель» не умеет работать с кадрами, в коллективе нездоровая обстановка. Оживятся соперники – свято место не бывает пусто.