Игорь Оськин - У нас была Великая Эпоха

Он научился доходчиво рассказывать заводчанам о своей системе, умело льстил им, говоря, что его система просто – напросто воспроизводит их практику управления, а он, мол, всего лишь закрепляет их методы в машине.

Воздействие на окружающих было еще одной гранью его таланта: добрая улыбка, проникновенный мягкий баритон, обаятельная манера общения – все это на уровне экстрасенсов.

Рейнер и женщины любили друг друга. Жена его – русская красавица, белокурая, изящная, две дочери. Через десять лет после женитьбы он повел беспутную жизнь. Уходил из семьи, сходился с женщинами, возвращался в семью. Временно закрепился с некоей Алкой, «кожа да кости» которой (по оценке приятелей) вызывали предположение об ее особых сексуальных способностях. Всему этому положила конец студентка – дипломантка, русская красавица: русая и в теле. Женитьба, дочка, дача… И инфаркт.

Зверев скептически отметил:

— Ведь Слава – это талант. А что нужно таланту? Подумать, поработать, перекинуться в шахматишки, картишки, посидеть в ресторане, выпить, покурить. А тут что же? Эта баба родила ему ребенка и заставила на даче картошку копать.

Действительно, инфаркт приключился прямо на грядке, с лопатой в руках.

Теперь Рейнер жил на квартире жены с ее матерью и своей любимой маленькой дочкой. Помогал деньгами дочерям – студенткам.

Бунакову, вернувшемуся из Болгарии с новой женой, Рейнер сказал: «Лучше не будет».

В молодости Рейнер выпивал по-русски: нечасто, но сильно. Как и положено русскому техническому интеллигенту. После инфаркта уменьшились дозы, но участие в застольях и выпивках сохранилось.

День рождения отмечался широко и пышно: десяток друзей с женами, богатый стол с коньяком и цыплятами – табака. Друзья – Евдокимов (зам директора), Бункин (директор учебного института ЛИМТУ), Гурков (зав отделом, VIP-персона в ЛЭМе), Константинов (зам Колесова), доцент ЛЭТИ (давний личный друг)…Была жена Зверева с сыном – аспирантом. Не было Юкелиса – нестыковка семей.

Обустроить стол помогала жена Константинова – икра и прочие деликатесы из обкома.

Теперь Колесов тоже побывал там.

Под шумным руководством тамады Гуркова застолья проходили бурно и весело. Друзья Рейнера сближались между собой.

Евдокимов получил четырехкомнатную квартиру в центре города: как номенклатурный работник и многодетный отец – к имеющейся дочери добавились две девочки-близняшки. Собрал на застолье всю приближенную к нему верхушку института. Рейнер с мечтательной улыбкой сказал в тосте:

— У нас в институте до сих пор были две системы, и вот, наконец, появился человек, который взялся объединить их.

Это о Колесове, не называя по имени. Нильва тоже улыбался, но молча.

Формула «Ребята, давайте жить дружно» исправно поддерживалась Рейнером: «Я не люблю ругаться». В редких случаях он все-таки ругался – но с подчиненными, с людьми, на которых он ставил крест как на специалистах. В двух случаях жертвами оказались женщины, пораженные, как они говорили, внезапной жестокостью его. По сути дела он был прав, хотя мог бы и не ожесточаться.

Колесов никогда не говорил с ним на тему о еврействе. Похоже, у Славы сложилась определенная жизненная позиция – принимать все как есть. Не обижаться на ограничения для евреев – на прием на работу, на продвижение по должностям. А значит, не претендовать на номенклатурные места – зам директора и выше. Он принимал как должное то, что руководителем его заветной темы СМО-Проблема назначается то предыдущий зав отделением, то сам директор (в ожидании наметившегося успеха), а сам он оказывался одним из пяти заместителей.

Писать диссертации для начальства – также входило в принимаемые им нормы жизни. Так было с диссертацией для директора Беднякова. Теперь он и Евдокимов писали совместную книгу на базе СМО-Проблемы, работали по выходным. Докторскую диссертацию для Евдокимова делали с опережением докторской для Рейнера.

В отличие от многих интеллигентов он не жаловался на беспорядки в стране, просто не обсуждал их. В молодости вместе с товарищами ездил на похороны Сталина. В партию не вступал, ни в каких общественных комиссиях, проверках не участвовал, и это считалось естественным для погруженного в науку и вроде бы непрактичного в житейских делах человека. Это была нарочитая поза. Маска, которая приросла, и которая способствовала любовному отношению к нему.

На технических совещаниях у Рейнера и Юкелиса Колесов видел, как подробно и дотошно разбирались все элементы системы. Иногда возникало подозрение, а не утонут ли в мелочах: к разработке привлекались еще всего лишь два-три специалиста. Остальная команда воплощала замысел чисто технически. «Может быть, так и надо в сложных проектах, вспомни ракету».