Игорь Оськин - Блажен, кто смолоду был молод

Поплясали. Крестный с блатными вывертами: «Мы заходим в ресторан, Леха в рыло, я в карман…»

Утомились, сели за стол. Крестный и один из гостей тихо и серьезно договаривались о том, кто из них должен зайти к другому и как это произойдет.

Возвращались на трамвае. Крестный отказался платить, пьяненько объяснял кондукторше, что он шофер и потом подвезет ее бесплатно. Тетя Валя, громко ругая, искала деньги в его кармане, наконец нашла и заплатила. Перед выходом крестный и кондукторша договорились, что он все-таки подвезет ее. Она вернула деньги: ему не хватало на кружку пива.

Тетя Валя и крестный живут в коммуналке на шесть семей. Все они – так называемые простые люди с общими взглядами на жизнь. Иногда возникают коалиции, в основном, против вредной Марьяши. Но в целом живут дружно. На малюсенькой кухне гонят самогон, по очень простой технологии: несколько кастрюль одна в другой. После двойной перегонки получается очень хороший продукт.

Мать оставила торговый бизнес, стала работать бухгалтером. Зарплата 600 рублей, это примерно половина средней, плюс 180 рублей – пенсия сыну за погибшего отца.

Она привержена общему благу, но в основном – для своих. В первую германскую войну ей было шесть лет, она ходила по избам и декламировала «Орину, мать солдатскую». Женщины плакали.

Прописала в комнате девушку из деревенской родни, без оплаты и проживания. Девушка училась на учительницу. У нее был томик сонетов Шекспира.

Полная бескорыстная взаимопомощь сестер. Случилось горе: заболела и умерла жена брата Георгия. Он был единственным светлым пятном среди братьев: красный командир, высокий и красивый, женился на красавице из Белоруссии. Погиб на войне. Сын Миша остался сиротой. Он мог жить у дедушки и бабушки в белорусском городке. Но сестры решили безоговорочно: возьмем себе. Миша – инвалид, в детской игре повредил ногу, стал хромым на всю жизнь. Поселили у старшей сестры, у нее самая большая комната. Расходы на всех.

Двоюродные братья-ровесники Миша и Леня поначалу жили мирно в одной комнате, затем стали несильно ссориться. Их старший брат стыдился: надо бы их воспитывать, живут рядом, а он редко бывает у них.

Леньку оставили на второй год в третьем классе. Все лето старшему брату об этом не говорили. Сказали осенью. Он был потрясен. Какой стыд, позор! «Это же твоя лень, твое безволие! И уже ничего не поправишь».

«Эгоист ты», — как-то спокойно укорила мать четырнадцатилетнего сына. Он задумался глубоко и надолго. Какой же я эгоист, думал он, ничего лишнего не требую, не грублю, не нарушаю, люблю маму по природе и по закону. В младенчестве она бивала его, но это уже забылось. Догадался: он всё более замыкается в себе, отстраняется от матери. Разговоры только бытовые. Обсуждать книги, спектакли? Она их не знает. Только раз была в опере, разумеется на «Чио-чио-сан» – поплакать, как положено. Кино тоже не обсуждается. Натыкаясь на упрощенные суждения, раздражался и всё более замыкался.

Придя с концерта Клавдии Шульженко, мать радостно сообщила: «Мегера».

— Все артисты развратники, — говорила мать, — они целуются друг с другом.

По радио тенор страстно выводит «мама, мама». Мать сидит над рукодельем:

— Ишь ты, как про маму поет.

Сын раздражен: он вместе с тенором забрался в заоблачные выси, а мать всё опростила.

Пятую заповедь – «Чти отца твоего и мать твою» – знал и старался исполнять.

Рассуждал насчет эгоизма: «Да, по науке единственный ребенок в семье становится эгоистом. Но педагог Макаренко доказал, что память о погибшем достойном отце воспитывает достойного ребенка. Правда, получается, что если бы отец не погиб, то я стал бы эгоистом? Ерунда какая-то».

В те годы он частенько повторял собственный стишок:

Такая, мол, у него благородная подавленность, депрессия. Последняя строчка не нравилась, пытался найти другую, не нашел.

Стишков было два, второй чуть живее:

Тут насчет драки ему тоже не нравилось, для рифмы сказано.

Из-за истерического срыва мальчик Валя лишился родины. Возвращался домой из гостей на электричке из Ораниенбаума. В первый послевоенный год для поездок требовались пропуска. Он показал свидетельство о рождении. Милиционер взял свидетельство и повел его в отделение. Получилась интересная картина: по перрону Балтийского вокзала милиционер тащит за руку тринадцатилетнего мальчика, упирающегося и ревущего во весь голос. Народ смотрит и идет мимо. Какая-то сердобольная пара отобрала его у милиционера. Поехали на трамвае, у него нервная дрожь, мужчина и женщина его успокаивают. Потом мать ездила с ним в эту милицию, но документ пропал безвозвратно.