Игорь Оськин - Блажен, кто смолоду был молод

В военной академии беззаботная и скучноватая учеба, исправно конспектировал, легко сдавал экзамены. Математик назвал его ответ на экзамене выдающимся. Он был польщен и удивлен.

В 17–20 лет у него были большие идейные шатания. От рассказов Гуревича тяжелело на душе. Преступное государство? Сам он видел только одно: евреев не пускали в вузы.

Умер Сталин. Колесов отметил отсутствие всенародного горя. В кругу родных и знакомых равнодушие.

А он был чрезвычайно подавлен. «Вот оно, свершилось… Шаги истории… Кончилась эпоха…» Вечером гулял по Невскому, вокруг люди жили прежней жизнью: спешили, стояли, смеялись…

Его выбрали комсоргом группы. Сначала старался, потом засомневался: пустое занятие. Стал грешить: сочинял протоколы заседаний, которых не было.

Дома мать ссорилась с новым соседом, мичманом, депутатом. Сын ему пригрозил, мичман устроил ему задержание и гарнизонную гауптвахту. Было очень интересно. Вечером его забрал командир группы.

Колесов жил среди простых людей: своих тетей, их мужей, детей. Самый близкий – младший двоюродный брат Ленька.

У матери был сожитель толстый дядя Миша Григорян. Он любил приврать.

Про это заботило его с детства. Его организм очень хотел продолжения рода. Он мучился как все 99 процентов мальчиков. Определился в морально-половых убеждениях: о семье и святости брака. Знакомство и расставание с девушкой Томой. В сексуальном просвещении старший товарищ помог младшему. Что такое фимоза?

Его воспитывала советская русская цивилизация: о вреде пьянства и алкоголизма, матерщины, курения. культура, офицер, одноклассники, про это

Приступая к жизнеописанию русского человека в советскую эпоху, автор старался избежать идеологических пристрастий.

Дело в том, что автор с удивлением отмечает склонность историков и писателей к идеологическим предпочтениям (ангажированности). Так, после революции 1917 года они рисовали тяжелую, безрадостную жизнь русского человека в «деспотическом, жандармском» государстве, а после революции 1991 года – очень плохую жизнь в «тоталитарном, репрессивном» государстве. Память русских о своем прошлом совершала очень крутые повороты, грубо говоря, примерно так:

Рюриковичи – это плохо, Романовы – хорошо,

Романовы – это плохо, Ленин-Сталин – хорошо,

Ленин-Сталин – это плохо, Романовы – хорошо.

В этом потоке случаются завихрения:

Сталин – это плохо, Ленин – хорошо,

Ленин – это плохо, Сталин – хорошо.

Многие, не вдаваясь в историю, считают, что Брежнев – это хорошо.

Запутаться можно.

Наш советский русский вовлекался во все эти варианты, естественно, кроме первого, исчезнувшего до его появления на свет.

Автор дает историю его жизненного пути – только факты, только правду, ничего кроме, опираясь на документальные источники: дневники, письменные и устные воспоминания рядового гражданина России, биографию которого можно считать вполне типичной. Конечно, самой типичной могла бы считаться судьба простого рабочего, а не инженера. Но, во-первых, их объединяет общий статус наемных работников, то есть большинства народа, а во-вторых, жизнь этого конкретного инженера столь разнообразна, что позволяет полнее раскрыть тему.

Жизнь народных людей не документируется и со временем покрывается тайной. Теперь уже многие не понимают, как жили русские люди сто или даже пятьдесят лет назад.

Хотя источников много, но – о жизни знаменитостей. Они и их летописцы преподносят жуткие откровения – о падениях и взлетах, о предательстве и подлости. Народу интересно, но едва ли полезно как опыт жизни. Политики, артисты, писатели живут и зарабатывают по-своему, не так как все, они – малая и особая часть народа.

Автор своим сочинением хочет принести пользу человечеству. В то же время сильно сомневается. Даже скорее уверен – не было и не будет пользы от призывов и нравоучений. Лучшие люди прошлого уповали на лучшее будущее: скорбели о страданиях народа в голоде и холоде, призывали к добру и общему благу. Что бы чувствовали такие светочи как Толстой, Достоевский, Чехов и другие, если бы знали, что после них еще будут мировые войны, Освенцим, Хиросима, Вьетнам, Югославия…

И все-таки автор оставляет за собой маленькую надежду на то, что его записи о промелькнувшей в истории советской эпохе когда-нибудь и кому-нибудь пригодятся в будущем. Об этом времени некоторые изъясняются даже таким лозунгом: