Ганс Носсак - Кассандра

- Я уж давно выбросил из головы всю эту историю за всякими другими делами, - вспоминал он, - а их было немало в связи с отплытием, можешь поверить.

И он еще и сейчас удивлялся тому, что его не слыхали.

- Ты только представь себе - нас разделяла лишь тонкая стенка палатки. Настолько они, видно, были погружены в свой разговор.

Вдруг он услышал, что в палатке разговаривают, и остановился как вкопанный.

- Слов Кассандры я не мог различить. Она говорила очень тихо. Это было скорее бормотание, но какое бормотание! От него, мне казалось, шевелятся стены палатки, а ведь день был безветрен и совершенно тих. Я почувствовал будто головокружение - то ли от жары, то ли от беготни, - хотя раньше ничего такого со мной не бывало. Осторожно положил я руку на полотнище палатки, чтобы проверить, на самом ли деле оно шевелится. Но слов я никаких не разобрал. А потом вдруг все прошло. Долгое время стояла невероятная тишина. Вообще бесконечнее всего длились паузы. Когда я уже совсем было подумал, что ошибся, я вдруг услышал голос Агамемнона:

"А дальше?"

Ответа на этот вопрос не последовало.

"Это все, что ты можешь мне сказать?" - спросил он тогда еще раз. И снова Кассандра промолчала.

"Ну хорошо. Благодарю тебя. Никому не говори об этом", - сказал Агамемнон. Тем самым он отпускал Кассандру. Я весь напрягся, чтобы расслышать, как она будет выходить из палатки. Но шагов я так и не услыхал. Похоже, они оба там не шевелились - и она, и Агамемнон. Сидел ли он за столом, а она стояла напротив него? Смотрели ли они неотрывно друг на друга? Это очень мучительно - когда ждешь вот так, как я тогда, и не можешь видеть, какие у них лица. Я раздумывал, не должен ли я войти и вывести Кассандру: может быть, она уже докучала царю? Или просто не поняла, что он ее отпустил, поскольку не знала его обычаев? Но у меня перехватило дыхание. Со стороны бухты слышались удары молота - там готовили корабли к отплытию. Время от времени доносились голоса людей, проходивших невдалеке от палатки. Пришла бы хоть одна живая душа, подумал я, с донесением или с вопросом или кто-нибудь из военачальников, и все было бы хорошо. Но никто не приходил. Мы были совершенно одни на земле.

И тогда послышался голос: "Я устал". Он разрывал человеку сердце. То был голос царя. А потом еще раз собрал царь последние силы, и его прорвало:

"Ну что ты еще стоишь? Зачем вообще ты мне все это рассказываешь? Уж не думаешь ли ты, что я после этого брошу своих солдат, отпущу их одних домой? А сам останусь здесь и забьюсь в какой-нибудь подвал твоей разгромленной Трои? Уж не вместе ли с тобой? А когда будут проплывать мимо корабли и люди увидят наш жалкий дымок над грудой руин, они станут с презрением тыкать пальцем: и это называется царь! Видать, он жалеет, что уничтожил Трою. А я не жалею, слышишь? Или ты пришла, чтоб надо мной посмеяться? Ведь, если все будет так, как ты говоришь, тебе бы, именно тебе, надо больше других радоваться, ибо я все отнял у тебя, и превратил тебя в рабыню, с которой могу делать все, что хочу. Чего вам еще от меня надо? Все я, один я! Скажите спасибо, что я положил конец этой войне! Чего еще, собственно, от меня хотят?"

И тут вдруг вечерний воздух наполнился ревом - то ревел, уж не знаю почему, скот, предназначенный для завтрашнего жертвоприношения. Мы все трое содрогнулись. Я, по-моему, даже втянул голову в плечи.

"Хорошо, оставайся со мной", - сказал Агамемнон, когда все смолкло. И голос его был теперь ласков и тих.

Наконец-то я смог пошевелиться. Я быстро вышел из палатки, по не стал уходить далеко, а нарочно замешкался поблизости, чтобы меня сразу могли найти, если понадоблюсь. И в самом деле Агамемнон очень скоро вышел и кликнул меня. Сначала я боялся взглянуть на него, но он был точно такой же, как всегда.

"Остались еще какие-нибудь дела, Пилад? - спросил он. - Ну хорошо. Я пошел спать. Не забудь разбудить меня".

А я всю ночь не спал. Я сел на лагерный вал и попытался надо всем поразмыслить. На палатках плясали алые отсветы факелов, зажженных плотниками, работавшими на кораблях. Я смотрел на бурую равнину, перенесшую столько битв. Ничто не шевелилось. Где-то там, вдали, возвышалась во тьме гигантская груда камней. Это была Троя, и мы ее разрушили. Я слышал, как кричит сова. И слышал, как вкрадчиво шелестит ночной ветер в деревьях Иды. Мне было очень тоскливо. Я был слишком молод, чтобы все это понять.

Только ты не подумай, Телемах, что Агамемнон просто был охотник до юбок. Раньше, давно, может быть в начале войны, - да. Рассказывают, из-за одной девки он даже ввязался в шумную ссору. А что тут такого, в конце концов? Мы были солдаты, а со многими рабынями это дело проще простого. Но с тех пор, как я прибыл под Трою - а я ведь был при нем день и ночь, - он ни разу ни с одной не спутался. У него просто и времени не было.