- Я... да-да. Вот только...
- Поглядите-ка. - И он поглядел туда, куда показывал ее палец.
- Господи! - вырвалось у него. - Тотти Блейк!
Глаза у него чуть не выскочили из орбит. Чтобы овладеть собой, он потащился через всю комнату и в одной рубашке, весь скрюченный, замер у открытого окна.
- Господи! - только и мог сказать, и еще: - Вы слышите их? Слышите, какой шум?
- От пожара? - спросил я.
- Нет, это грачи каркают. Никогда больше они не станут здесь гнездиться. Жар их погубит.
И он смял колпак и упал на колени, захлебываясь плачем, как ребенок. Джипси склонилась над ним.
- Должно, Блейки придут сегодня сюда ночевать.
Закаленный пьяница, он тут же встал и обратился к нам.
- Отправляйтесь вниз, - сказал он, - накройте на стол и разведите огонь. А вы, юноша, уж будьте так добры, помогите Джипси.
Джипси ушла, а я медлил - мне казалось, его нельзя оставлять одного, и я попытался уговорить его отойти от окна.
- Я не уйду, - шептал я. - Знаете, похолодало. Вам надо одеться. Я вам помогу. Пойдем.
Но когда я попытался увести его от окна, он капризно отшвырнул мою руку.
- Ребенок я вам, что ли? - выкрикнул он.
Так я и оставил его - стягивая через голову рубаху, трясущийся, голозадый, он нашаривал одежду при слабом свете свечи и трепещущем пожара.
Не обменявшись ни словом, мы раздули едва теплившийся огонь в очаге, я опустил чайник в темную воду бочки, и он повис над огнем на своей перекладине. Обманная заря пожара и встревоженный грай далеких грачей переполошили голубей и всех птиц по эту сторону долины, ночь полнилась их пением. Время от времени, выходя из кухни в гостиную за посудой или едой, мы останавливались у окна поглядеть на пожар - иногда он, казалось, затухал, а иногда вспыхивал пуще прежнего. Там ко мне и присоединился Кочетт, и там мы с ним и остались и все гадали, ждать ли нам Блейков или отправиться в постель и постараться поспать хотя бы остаток ночи. Под конец он увлек меня в свою комнату, налил себе виски, а я зевал, и глаза мои щипало от недосыпа.
- Больше Блейкам некуда идти, - сказал он. - Но если б здесь был хоть один дом ближе чем за три мили, они б скорее померли, чем пришли проситься под мой кров. Кого мне жаль, так это двух сестриц.
- Там жили всего две женщины? - устало переспросил я.
- Филамена и Агата. Обе кислятины страшные. Ну и капитан, их отец. Больше в доме никто не живет. Филамена - это кислятина из кислятин. В шесть лет я так и написал про нее мелом на церковных дверях - ну и задали же мне порку! Она со мной навсегда перестала разговаривать. А в восемь пообещал пенни Агате, если даст себя раскачать повыше, чтобы посмотреть на ее панталончики. Ей навсегда запретили со мной водиться. Как-то раз я пошел, он осушил стакан, - так вот, пошел я как-то раз в церковь - послушать Генделя, увидел, как эта пара вековух распевает "И взыграл младенец радостно во чреве моем", и меня буквально вынесло из церкви. Такие кислятины, - кипятился он, - что, если б им пришлось кормить, у них вместо молока потек бы уксус. Вот какие они кислятины, эти вековухи.
Он заметно накалялся.
- Они бы в ужас пришли от такой девушки, как... девушки, которая... которая бы...
Я стоял у окна, смотрел - искры взлетали и падали, падали и взлетали совсем как светлячки, и молчал: вид разбушевавшегося пожара всегда заставляет замолчать, наводя на мысль о том, что и твой дом не обойдет беда.
- Джипси, - Кочетт вдруг поднялся и подошел к другому окну, - Джипси сегодня нездоровилось.
- И сильно ее прихватило? - сонно спросил я.
- Сильно? Да нет! Пока еще рано.
- Рано?
- Я так и сказал. Вы что, не слышали?
- Слышал.
Он прошаркал поближе, навис надо мной, опираясь на палку.
- Девчонка погибла, - сказал он, заглядывая мне в глаза, я смутился и отвел взгляд.
- На что вы намекаете?
- В следующем месяце или через месяц Джипси родит.
Я в свою очередь уставился на него.
- И как вы думаете, кто виновник? - спросил он.
Вместо ответа я метнул злой взгляд на горящий дом по ту сторону долины. Какая ему разница, что я думаю? Что подумают местные, когда до них дойдет эта новость? Еще одна кочеттова служанка - эка невидаль! - понесла.
- Меня винить нечего! - выкрикнул он охрипшим от напора чувств голосом. - Не за что меня винить!
- А что она сама говорит?
- Откуда ей знать?
И он вернулся к камину и к своему виски.
* * *
И тут по аллее с пением и криками темной лавиной повалили поджигатели во главе со Стиви - они совершенно разнуздались, виски и победа ударили им в головы. Случись такое на полгода позже, они преспокойно сожгли бы хоть полокруги и мы бы не посмели, не поспели, не попытались бы и даже в разгар страстей - а страсти бушевали тогда вовсю - не захотели бы подвергать сомнению их право поджигать, а приняли бы его как должное. Но сегодня я рванул к двери, полный решимости обуздать Стиви. Он остановился перед лестницей и стал выкликать Кочетта, Кочетта-потаскуна, Кочетта-старого хрена, Кочетта длинношеего, а грубые деревенские голоса вторили ему:
Читать дальше