Фрэнк О'Коннор - Гости нации

"Мистер Хрипкинс, говорите о войне, что вам угодно, по не думайте, что введете меня в обман. Пусть я скромная, неученая, не городская, а знаю, из-за чего началась война. Из-за того, что один итальянский граф украл языческого идола в японском храме. Поверьте мне, мистер Хрипкинс, тех, кто потревожит тайные силы, ждут одни печали и докуки".

Старая-то дева - того, а в порядке.

2

Раз вечером попили мы чаю, Хрипкинс зажег лампу и сели мы за карты. Явился и Джеримайя Донован, сел нас покараулить, и вдруг меня будто стукнуло: как-то он нынче англичан особо не жалует. Ничего подобного раньше не было, гляжу и диву даюсь.

А к ночи Хрипкинс и Рыцарь затеяли жуткий спор о попах, капиталистах и любви к отечеству.

- Капиталисты платят попам и велят говорить про загробную жизнь, чтоб вы не разглядели, что за сукины дети заправляют этой, - сказал Хрипкинс.

Рыцарь вышел из себя и сказал:

- Чепуха! Люди верили в загробную жизнь до всяких капиталистов.

Хрипкинс встал как на молитву, фыркнул и пошел:

- Говоришь, верили? И в то же, что и ты, - я так тебя понял или нет? А ты веришь в то, что бог сотворил Адама, Адам Сима, а Сим Иосафата. Ты веришь во все эти дурацкие сказочки про Еву, рай и яблочки. Так слувосай меня, приятель! Ты имеешь право на эту свою дурацкую веру, но и я имею право на свою, пусть тоже дурацкую. Так вот - я верю, что самым первым бог сотворил, бляха-муха, капиталиста разом с моралью и роллс-ройсом. Я прав, приятель? - спросил ои Гыкера.

- Ты прав, приятель, - ответрш Гыкер, улыбнулся, ус пощипал, встал и пошел погреть ноги у огня. Гляжу, Джеримайя Донован уходит, спору о религии конца не предвидится, я и вышел следом. Прошлись мы до поселка, тут он останавливается, заливается краской и, запинаясь, говорит, что мне пора обратно на пост. Мне его тон не понравился, да и жизнь на этом хуторе порядком надоела, и я в ответ спрашиваю, какого дьявола нас вообще заставляют стеречь эту пару.

Он глянул на меня удивленно и говорит:

- Я думал, ты понимаешь, что мы их держим как заложников.

- Заложников? - переспрашиваю.

- Враг держит в плену наших; есть разговор, что их расстреляют, говорит он. - Если они расстреляют наших, мы расстреляем ихних.

- То есть Гыкера с Хрипкинсом? - спрашиваю.

- А зачем же еще мы, по-твоему, их держим? - говорит он.

- Не сильный ли просчет с вашей стороны, что вы Рыцаря и меня не предупредили об этом с самого начала? - говорю я.

- Уж такой ли? - говорит он. - Могли бы и сами предположить.

- Не сумели, Джеримайя Донован, - говорю. - Как такое предположишь, когда они при нас уже так долго?

- Наших, бывает, и подольше держат, - говорит он.

- Это ж совсем другое дело, - возражаю.

- А какая разница? - говорит он.

Как ему объяснишь? Я же вижу, он не поймет. Пес у тебя дряхлый, а ты, привыкши к нему, и видишь, что пора, однако к живодеру не тянешь, но Джеримайя Донован не из тех, кому такие дела в тягость.

- И когда это решится? - спрашиваю.

- Нынче ночью, наверно, узнаем, - говорит он. - Или завтра, или, по крайности, послезавтра. Так что если ты про безделье, то зря волнуешься, скоро освободишься.

А я при этом вовсе не про безделье волнуюсь. Тут намечается кое-что похуже. Возвращаюсь в дом - спор все идет. Хрипкинс раздухарился вовсю, твердит, что никакой загробной жизни нет. Рыцарь возражает, что есть, но видно, что Хрипкинс берет верх.

- Знаешь что, приятель? - говорит он и еще при том улыбается. По-моему, между тобой и мной, бляха-муха, неверующим, разница никакая. Ты говоришь, что веришь в загробную жизнь, а знаешь о ней ровно столько, сколько я, то есть ну ни хрена. Что такое царствие небесное?

Ты не знаешь. Где оно? Ты не знаешь. Ну ни хрена ты не знаешь. Я тебя еще раз спрашиваю, летают там на крыльях?

- Да, - говорит Рыцарь. - Летают. Ты доволен? Летают на крыльях.

- Где их там дают? Кто их делает? Там что, завод такой имеется? Там что, лабаз такой есть - распишись и получай свои крылья? А, бляха-муха?

- С тобой невозможно спорить, - говорит Рыцарь. - Ты послушай...

И все сначала.

Здорово было заполночь, когда мы заперлись и спать пошли. Задул я свечу, рассказал Рыцарю. Он это принял спокойно. Полежали мы час в постели - он спросил, как я думаю, не рассказать ли англичанам. Я сказал, нет, не рассказать, потому что сомневаюсь, что ихние расстреляют наших. И даже если расстреляют, то наше бригадное начальство, которое во втором батальоне днюет и ночует и наших англичан прекрасно знает, вряд ли будет гореть желанием, чтоб их кокнули.